Он лежит на спине, руки за головой, рассматривает свою промежность. Наконец выдает:

- Талантливые люди талантливы во всем...

Еще бы: ты полчаса <украшала> его член - помадой на головке намалевала губки, чуть выше - носик, у корня поместила голубые глазки с распахнутыми ресничками, оформила челочку и повязала кружевным платочком. Получилась девочка с панели.

Дурацкое сооружение - попытка снизить стиль, уж больно хорош, мать его, и знает об этом...

- А теперь садись сверху, - цедит он сквозь зубы.

- Я сверху не люблю.

- Поза не имеет значения. Где бы ты не была, ты всегда будешь внизу, разве не ясно?

Ясно. Но кончить, корчась на горячем стволе, ты не можешь. Эта поза похожа на казнь, выдуманную пару тысячелетий назад. Его ли предками, европейцами - кто знает? Кажется, все-таки азиатами. Слишком жестоко.

У него русский отец. Ха-ха. Где он, твой папаша, покажи? В лисьих глазах? В высоких скулах? В шафранной коже? В этих узких костях, перевитых мышцами - ничего от славянского родного мяса. А может, в черной страсти - без слов, без нежности?

Ах, да, шерсти многовато - папа все-таки отметился...

А с тебя он сам сбривает светлые волоски и требует, чтобы ты уже на пороге смывала косметику. По первости ты стесняешься белесых ресниц, бровей, жалкого детского лобка.

- В кого уродилась, чухна белоглазая? - спрашивает он и слышит рассказ о бабушке с Белого моря, на которую ты так похожа.

- Мы туда не дошли, - задумчиво говорит потомок чингизидов. - Мы туда не добрались, к сожалению... Но, ведь еще не все потеряно, правда?

Теперь понятно, откуда течет его страсть - генетическая память, облом покорителя Вселенной. Он говорит, что ты победила всех его женщин - обнаженное стадо телок и коров, подпорченных древним игом и отданное на заклание. Ты - священная лошадь кочевника. Он кормит тебя, содержит, гордится, как военным трофеем. Он одевает тебя безупречно: белый лен и дутое серебро. Ты - жена. По паспорту - не по жизни, ведь жену не пришпоривают ежедневно и ежечасно. Его темный кривой член живет в тебе, шевелится, гудит, вянет и снова расцветает. Азиата мало интересует, что ты делаешь помимо постели. Он покоряет Северную Европу, курс - норд-вест.

Он ревнует тебя со всей азиатской ненавистью. При малейшем подозрении молчит неделями - не задает вопросов, но от его ярости нечем дышать. Он не мирится в койке, как братья-славяне. Поговорка <Ночная кукушка дневную перекукует> его не касается. Когда он зол, ты всегда выбрасываешь белый флаг первой.

Ты терпишь, терпишь и терпишь, и просишь у него ребенка. Год, два, три, четыре... Он ненавидит эти разговоры, потому что не намерен осквернять твое тело деторождением. На пятом году твои потухшие глаза сводят его с ума. Он сдается.

+++

Принцесса рождается на горошине - скулит и чахнет.

Хан не видит своего позднего ребенка. А еще он не видит тебя. Когда пытаешься мелькнуть перед зашоренным лицом, натыкаешься на лисьи глаза-амбразуры:

- Ты была моей любовницей, а теперь получила, что хотела. Я говорил, что ненавижу пеленки, молоко и эти орущие куски мяса.

...Первый раз он подходит к принцессе в ее <юбилей> - три месяца. Смуглая девочка вздрагивает, как птенец. Ее раскосые глазки мечутся в поисках мамы, а потом застывают в одной точке. Ребенок смотрит на хана, как в зеркало, с узнаванием. Смотрит смелее, чем ты в первый раз...

- Она похожа на цыпленка-табака, - говорит хан.

Ты чувствуешь, как тает его каменная душа.

Принцесса еще долгие месяцы держится за тебя изо всех хрупких силенок. Но ее хватка слабеет, лимонная мордашка подсолнухом поворачивается за солнцем. А солнце в вашем доме - он.

Принцесса предает тебя легко. Ее и упрекнуть нечем. Они - родня. Ты - чужая, чухна белоглазая.

Любовь хана к дочке похожа на замедленный сход лавины, огромной и грозной. Лавина нарастает, и тебе совсем нет места в его сердце, да и не было никогда - так ты думаешь - спокойно и обреченно.

Но ты ошибаешься. Именно девочка совершает чудо. Потомок чингизидов меняется на глазах. Он робко стучится в ворота, выпустившие в мир принцессу. Он входит в тебя с языческим страхом, и пылающий темный член остерегается славянского половодья, затопившего Евразию...

Теперь ты - сверху. Сверху, даже когда снизу. Ты - женщина, оросившая мужские каменистые поля. И за то, что выросло в этой пустыне, он не задумываясь, отдаст жизнь.

Девочка растет. Из нее прет яростная азиатская натура, но тебе совсем не страшно. Ты знаешь, что на эту дикарку обязательно найдется осторожный белый охотник - беспомощный и беспощадный...

udaff.com