Пролог.

Уличная музыка. Это прикольное явление отрастило колёса: распространилось и на общественный транспорт. Интуитивный поиск душевной аудитории гонит музыкантов в народ, целевая группа – все (расчёт на хорошее настроение, в котором музыка ещё никому не мешала). Из супермаркетов выгоняют охранники, а из электричек никто не выгоняет. Целые ансамбли от двух до пяти человек гастролируют по вагонам, маршрутам и направлениям.
Антитеза фабрики звёзд. Это настоящее, живое. Народная музыка. С летящими за замусоленным окном, бесплатными малоросейскими видеоклипами. Депрессивными чаще.
Могу не кинуть мелочь безногому старику или отёчной беженке с наверняка поддельным, но усердно качаемым младенцем, но музыкантам всегда.



Музыкальный спецназ.

Электричка ебеня – полуебеня - город. Народу немного.
Одну ячейку занимает периодически и громогласно хохочущая парочка.
Он. Бык классический, обыкновенный. Лет двадцати двух. Подвид «упиздень сибирский». Отряд «нутычёвнатуре». В роковЫх трениках. С бабой (отдельного описания не заслуживающей, так – сучка крашенная).

Бык, гулко глотая, хлещет пародию на пиво из бутылки с надписью «Пит».
- Тёплое блядь.
Под копытами, обутыми в непритязательные полукроссовки когда-то белого цвета перекатываются две порожних. Обрит настолько коротко, что на черепе обнажились все шишки и прыщи, а на темени явственно различим длинный выпуклый шрам, вероятно – с детства, от топора. Жирно отрыгивает. Глаза простые. У тёлки кактель в розовой банке.

Двери вагона с грохотом разъезжаются, сразу обнажив межсуставное громыхание тамбура. В вагон входят трое музыкантов. Два лохматых парня (один чуть повыше, второй чуть постарше) с оббитыми исписанными гитарами и обаятельная девушка со сверкающей толстой флейтой. Все трое похожи на недавно уволенных за траву кавээнщиков и в джинсах.
Бык радостно басит:
- О, бля, музыка!

И уже вполголоса рассказывает своей бабе, что в детстве в их дворе тоже был мальчик-музыкантик, ходил со скрипкой к репетитору. А когда возвращался, то Бык (тогда ещё бычок) с дружками – распиздяями (сейчас оба сидят) всячески глумились над скрипачом (один раз, нет два даже обоссали), безуспешно пытаясь спровоцировать того на драку. Но даже разбитая об угол дома номер восемь (и тоже на всякий случай обоссаная) скрипка не вызвала в мальчике воинственности, лишь слёзы, слёзы.
- Сидит, щепки от скрипки перебирает, и ревёт, как баба, хахаха, вот чмо-то, это песдец.

Отыграв «Мусорный ветер» и «На дальней станции сойду» (и даже сорвав пару алкодисментов), музыканты в колонну по одному сочатся по проходу. С колков, пружинисто покачиваясь, свисают струны. Радостные блики солнца на флейте.
Идущему последним гитаристу желающие роняют в пидорку каменты: монеты и купюры. В основном, конечно, монеты. В основном, конечно - жёлтые. Спасибо, спасибо…

Бык бесцеремонно цепляет распальцовкой проходящего мимо гитариста:

- Слышь, чайковский (у него это прозвучало как «слышь, пидар», что исторически может и верно). Сыграй-ка для меня и для моей девушки бля хорошую музыку. А я тебе денег дам, - с этими словами бык помахал замусоленной сотенной.

В глазах его слегка потасканной спутницы при виде сотни явственно прочитался рефлекс пасть на колени и начать эту купюру немедленно отрабатывать, причём алчности в этом порыве было гораздо больше, чем похоти.

А музыканту уже давно было похуй какое гавно (и для какого дерьма) играть потому что необоримая любовь к чистому искусству давно уже регрессионировала в элементарное желание пожрать. Дать по кишке чем-нибудь горячим. За каждой нотой маячил пельмень.
Он встал в профессиональную позу (не Чайковского), и вежливо (ибо сотня – это ещё и пиво. А если брать жигулёвское, то это по три огнетушителя в лицо, плюс две пачки кириешек), очень вежливо, спросил бычару:

- Что вы желаете услышать?

-«Ой дори-дори», - сказал Бык.
-«С днём рождения, Вика», - сказала его спутница.

«Бугага» подумали производители звуков, а затем встали напротив парочки полукольцом, и честно сыграли обе заказанные, с позволения сказать, песни, причём отвращение было заметно лишь на лице девушки, представлявшей духовую секцию. Бык при этом сидел, развалившись, с гордым видом властителя судеб обмахивался сотней, словно веером и победно поглядывал на свою тёлку. Та довольно хихикала и сёрбала свой нелепый приторный дринк.
По завершении музыки гитарист с деликатной улыбочкой потянулся, было, за обещанной купюрой, но бык отстранил его кисть и нагло изрёк:

- Давай-ка ещё «Дзинзару» мне сбацай.

Гитарист снял улыбку и устало произнёс:
- Указанной вами песни я, к сожалению не знаю. Не знаю. Потрудитесь рассчитаться, пожалуйста. Во избежание.
- Ну, раз не знаешь, то отдыхай, - бык глумливо улыбнулся, и спрятал купюру.

И, видимо, посчитав, что для разжигания локального вагонного конфликта этого недостаточно, оглядел с ног до головы флейтистку и добавил:

- Слышь, соска бля, а ты на всём так хорошо играешь?

Музыканты переглянулись. Тот, что постарше едва заметно кивнул.

- П-послушайте, вы! Что за хамский тон по отношению к девушке?– тот гитарист, что повыше, выступил вперёд. Голос его нехорошо задрожал.
«Коля, не надо» - тихо произнесла флейтистка. «Молчи, дудка» - такой же тихий ответ.

- Хамский тон был бы, если бы я ей на своём кожаном тромбоне предложил бы соло бля сыграть. А пока я просто общаюсь, - пробасил бык, грозно приподнимаясь, - А чо, проблемы?


Тут длинный Коля негромко, но твёрдо сказал:

- Да ты я вижу, крут, уёбак.
- Как-как ты меня назвал? – Бык радостно повернул бутафорскую печатку на пальце.
- У-Ё-Б-А-К. В уши, что ли, долбишься? Я назвал тебя уёбком, и напрасно твоя мама не сделала так же в своё время. Ведь ты наверняка какой-нибудь Слава или Костя.
Бык уже скидывает куртку – на тёмно-белой футболке мокрые разводы подмышками, окаймлённые подсохшими солевыми отложениями неприятно жёлтоватого цвета. Наверно, прямо из спортзала. Ну, или там, с рынка.
- Всё гнида, вот сейчас ты допизделся блядь. Щас я тебе бошку отрывать буду нахуй.
(второй гитарист тем временем потихоньку обходит быка слева).

- Это физически почти невозможно. Я имею в виду оторвать человеческую голову вручную. А вот случаи удушения струной имели место быть, - покраснев, произнесла флейтистка.
Бык удивлённо посмотрел на неё, и тут же фланговый гитарист, со словами: «Это тебе за Чайковского!» наотмашь и с треском наносит ему унизительную пощёчину. Гитарой. Бритую голову Быка временно окутал краткий деревянный взрыв. Пощёчина оказалась унизительной во всех смыслах, поскольку бык ошеломлённо моргая, обрушился на нестерильный пол. Щепки частично повисли на обмякших струнах, мелкие занозы улетели на одобрительно притихших пассажиров. Роскошный получился удар.
Спутница быка тихо ахнула: «Славик…» но не пошевелилась. Бык, приглушённо мяукая, ворошился на полу, бессознательно перебирая гитарные щепки, как мальчик-музыкант перебирал когда-то щепки скрипичные.
Внезапно глаза его до известной