Когда я стану старой бабкой (а это случится очень скоро), и покроюсь пигментными пятнами, чешуёй, коростой, бля, разной, перхотью и хуйевознаит чем ещё - я буду сидеть в ссаном кресле под торшером, вязать носки по восемь метров, через каждый метр – пятку, и думать о хуях…
А что мне ещё делать своим атрофированным мозгом, которого к старости станет ещё меньше чем щас?
И вот какая тварь придумала дешёвую отмазку, что, мол, «не в размере хуя кроецца тайна мироздания»?! Тварь. И я обосную – почему. И сделаю это сейчас. Не дожидаясь маразма, коросты и восьмиметровых носков. Пока память ещё свежа.
Поехали.

***
- Ты необычайно ахуительна в этих дедовских кальсонах! – ржала Маринка, тыкая в меня пальцем, - ну-ка, повернись… О, да мой дед, по ходу, ещё тот бздила был! Сзади говно какое-то!
- А ты, бля, конечно, лучше! – я подтянула сползающие кальсоны Маринкиного деда, и оттянула резинку Маринкиной юбки фасона «Моя первая учительница Матильда Вячеславовна, 1924 год»
- Зато без говна. – Отрезала Маринка.
- Говно не моё. – Я быстро внесла ясность.
- Один хуй – мы уродины…
Маринка подвела верный итог, и мы с ней ненадолго опечалились.

Было нам с ней тем летом по 20 годов. Маринка была всё ещё замужем, а я уже оттуда год как вылетела. И мы с ней горевали. Каждая о своём. Настроение требовало немедленно его улучшить, а жопы просили приключений… Не помню, кому из нас пришла тогда в голову беспесды светлая мысль поехать вдвоём к Маринке на дачу, но факт остаётся фактом. Мы с ней сели в пригородную электричку «Масква-Шатура», и, проезжая славный город Гжель, внезапно обнаружили, что изрядно нажрали рыла. Ехать до Маринкиной дачи нужно было два часа, жара на улице стояла под 40 градусов на солнце, а пива мы с ней в дорогу взяли по-босяцки дохуя.
На своей станции мы выпали из вагона на перрон, уронили сумку, в которой лежали наши с Маринкой шмотки, и ещё пять бутылок «Золотой Бочки», и только на даче сообразили, что переодеться нам не во что. Всё барахло наше было мокрым от пива, и воняло дрожжами.
Шляцца по старой даче на десятисантиметровых шпильках и в коротких йубках – это нихуя ниразу не комильфо. Поэтому мы стали рыться в бабушкином шкафу в поисках какой-нить ветоши, в которой можно лазить по кустам крыжовника, и валяцца на грядках с редиской.
Мне достались какие-то кальсоны с дырищей на песде, и майка с оттянутыми сиськами, с надписью «Олимпиада – 80», а Маринке – коричневая юбка в складку, длиной до икр, и безрукавка из крысиных писек. Один хуй, кроме нас на этой даче никого нет, и забор был высокий и крепкий. Единственное, что осталось крепкого на этой, бля, фазенде.
Мы ржали друг над другом минут десять, а потом привыкли, и тупо жрали немытую редиску, сливаясь с природой, и запивая её купленным на станции «Арсенальным».
В тот момент, когда я , поскользнувшись на семействе слизняков, упала ебальником в яму для помоев, а Маринка села ссать под старую засохшую вишню, в калитку кто-то постучал.
- Входите, не заперто! – на автомате крикнула вездессущая подруга, и через секунду заорала: - Нахуй!!! Не входить!!!!!
Но было поздно.
Дверь калитки распахнулась, и в неё вошли два джентльмена. В костюмах и при галстуках.
Я извлекла своё ебло из помойной ямы, и вежливо поздоровалась. По-немецки.
- Гутен таг!
Джентльмены с улыбкой повернулись на голос, и по-моему, обосрались.
Я тоже выдавила с ложечку. Ибо узнала в джентльменах братьев Лавровых – Сергея и Мишу. В последний раз мы с ними виделись года 4 назад, нам с Маринкой тогда было шестнадцать, а Лавровым – двадцать два и двадцать, соответственно. Мы с братьями лихо пили самогон под той самой засохшей вишней, которая тогда ещё была свежа и плодородна, а потом страстно целовались. Я с Мишей, Маринка с Серёжей. После чего мы ещё пару месяцев ходили за ручку, на брудершафт смущённо поносили, обожравшись ворованных яблок, которые пидор-хозяин обрызгал купоросом, чтоб их не жрал какой-то долгоносик и такие мудвины как мы, и признавались друг другу в любви. Я, правда, не признавалась. Младший Лавров был редкостно гуняв. Унылый, ушастый, долговязый и с козлиной бородулькой. А Маринка влюбилась в старшего Лаврова на всю катушку. Даже сына своего потом назвала в честь него – Сергеем.
Но от тех гопников в кэпках не осталось и следа. Братья возмужали, сверкали ботинками, благоухали «Армани» и я, скосив глаза, приметила на дороге у Маринкиного дома припаркованную иномарку. (В машинах не разбираюсь, не ебите мне моск).
Маринка сидела под вишней, и было непонятно: то ли она всё ещё ссыт, то ли делает вид, что просто сидит на корточках, и любуецца раздавленными мною слизняками, то ли она уже срать начала.
Непонятно…
Повисла благостная пауза.
- Привет, девчонки! – прокаркал старший Лавров.
- Приве-е-е-ет.. – проблеяли мы. А я быстро вытерла еблет олимпийской майкой.
- А нам, вот, сказали, вас в городе видели… - извиняющимся тоном тихо молвил младший, и посмотрел на меня.
- Что? Никогда не видел, как бабы маски из клубники делают? – рявкнула я.
- А это клубника? – засомневался Михаил
- А что, по-твоему? – я шла в атаку, вытирая майкой с рожи луковую шелуху, и какие-то сопли.
- Мы очень рады вас видеть! – крикнула из-под вишни Марина, и встала в полный рост, явив миру свою чудо-йубку и бабушкины галоши.
На братьев было страшно смотреть. Мне лично стало их жалко. И я крикнула, не рискуя к ним приближацца:
- Не ссыте, мужики. Это мы по-дачному просто вырядились… Чтоб, типа, не пачкацца… Мы это… Картошку сажаем.
Ога. В августе-то. Самое оно – картошку сажать… Но Маринка меня поддержала:
- Ща, подождите, мы переоденемся!
Мы метнулись в дом. По дороге я ещё наступила в какое-то говно типа кильки в томате, но это уже роли не играло.
За десять минут мы с Маринкой оделись, причесались, и даже худо-бедно накрасились. На нимф мы всё равно не смахивали, но по сравнению с тем что было….
В общем, хули тут сиськи мять – поехали мы с братьями к ним на дачу. Под благовидным предлогом «выпить за встречу».
Сижу. С младшим Лавровым. Пью винище. Которое мягко ложицца на пиво, и потихоньку лишает меня способности двигацца и говорить.( Не зря говорят: вино на пиво – диво, а пиво на вино – говно). Но, что характерно, вижу-слышу-соображаю хорошо.
Со второго этажа доносились «немецкие аплодисменты» (для лузеров – это когда животом по жопе шлёпают), Миша загадочно улыбался, а я начала терять остроту зрения.
- Мдя… - сказал младший Лавров.
Нахуя он это сказал? Непонятно….
- Му-у-у… ответила я, а Лавров оживился:
- Тоже хочешь что ли? Ну а чо молчала-то?!
- Бля-я-я… выдавила я, а Михаил посчитал это за моё согласие с его версией, и накинулся на мою тушку как стервятник на дохлую кошку.
Я тупо свалилась на пол, понимая, что из всех органов чувств у меня щас на полную катушку работают только уши. Я слышала как он пыхтел, шуршал, стонал, но не ебал!!! Нет! Он просто стонал и шуршал. И вдруг буднично сообщил:
- Спасибо, я кончил. А ты?
Тут ко мне сразу вернулись все остальные чувства. И я заорала:
- Куда ты кончил?!
- Сюда. –