Я шел по коридору, было тихо и прохладно. Пахло лекарствами, и хлоркой. На улице было лето. Я уже был здесь, я знал, куда нужно идти. Я вошел в палату, она читала книгу, кажется Мольера, хотя я плохо помню этот день. Она подняла свои грустные чуть припухшие от слез глаза, и грустно улыбнулась. Внутри меня вновь что -то сломалось. Я вспомнил, зачем я здесь. Она очень похудела, под глазами появились тени почти чернота, глаза погасли, движения стали не четким, так словно она была в дурмане. Я оцепенел, вся защита которую я строил наивно пологая что буду вести как ни в чем не бывало рухнула.
Мое тело сковало что-то, что было много сильнее меня.
- Привет - устало проговорила она.
- Привет - ответил я, и не узнал свой голос.
- Как ты?
- Лучше всех. - я вымучил улыбку. Думаю, лучше бы я этого не делал.
- Отлично выглядишь, кроме шуток. - я снова попытался улыбнуться.
Она ничего не ответила. Я сел, двигаясь, как в забытье передал ей полиэтиленовый пакет.
- Держи, а то я знаю, что такое больничная еда.
- Я не голодна, меня поташнивает с утра. Но спасибо. - она внимательно посмотрела на меня, и что о в ее взгляде едва заметно погасло. Что-то что даже нельзя назвать надеждой или радостью.
Это было только их легкой тенью, но она все еще было и погасло, по моей вине. По моей.
Что-то внутри меня с криком стало падать в пропасть. Низ живота сковал мерзкий холод. Я понял вдруг, что веду себя как мразь. Эгоизм ничто по сравнению с этим. Я веду себя так, словно она уже умерла, словно ее нет, словно не она сидит передо мной, а только память о ней. Боль и непонимания всей несправедливости происходящего. Как же ей жить, если все смотрят на нее, ТАК. Так как сейчас это делаю я. Как найти в себе силы ждать, того от чего спасения нет. Как? И тут совершенно неожиданно для себя я рассмеялся. По настоящему засмеялся, смотря ей в глаза. Не знаю, как я смог сделать это, наверное, я очень сильно ее любил. Маска радости на моем лице стала столь естественной, что я сам почти поверил в то, что все обойдется, что все будет хорошо. Она скоро поправится, мы заберем ее из этой больницы, что неизлечимые заболевания ерунда. Я почти поверил в это. Почти… Я увлеченно стал рассказывать про наших друзей, про маму… Какие-то нелепые шутки, анекдоты которые никогда не могли быть смешными. Это длилось долго слишком долго, но время для скорби еще не пришло. Изо всех сил я старался развеселить ее, это единственное что я мог сделать для нее теперь. Да и всегда, наверное. Она смотрела на меня взглядом человека, который уже не строит иллюзии. Смерть для которого уже столь близка и неотвратима, что все к чему мы привыкли, теряет смысл. Но в ее душе, где-то под той самой наставшей вечной мерзлотой снова загорелся слабый огонек. Жизни. Когда я увидел ее, я думал о том, как бы было ужасно быть на ее месте, и огонь в ее глазах погас, теперь я думал только о ней. О том, что она еще жива, и не мне размышлять о том, чего еще нет…
Я шел по коридору. Было тихо и прохладно. Пахло лекарствами и хлоркой. Я вспомнил ее слова, которые услышал впервые, когда пришел сюда.
- Мать твою я думала это простуда просто. А оказалось…
И еще однажды я спросил
- Химиотерапия поможет?
- Они говорят, может быть. Но, по-моему, они говорят это так что больше похоже на НЕТ…
Мне стало трудно дышать. Я зашел в туалет на том же этаже. Я заходил туда всегда когда возвращался от нее.
Меня трясло. Я прислонился спиной к прохладной кафельной стене, и медленно сползая по ней сел на пол. Я долго так сидел. Меня душили слезы. Обида. Я хотел кричать от беспомощности. От того, что скоро я приду на похороны своей родной сестры. И я не могу этого изменить, и никто не может.
Я смотрел в окно. Там было лето. Все цвело. Все жило. А я кричал. Молча…
Эй остановитесь люди блядь… Стойте ее скоро не станет. Зачем все это нужно, тогда…
И еще много чего. Я плохо помню это. Но все, разумеется, было зря. Зря потому что солнце завтра взойдет и без нее… И без меня. Солнце взойдет без каждого из нас.
И на этом все заканчивается. Она не первая так было всегда…

udaff.com