Привет, Гость!
Главная
Вход
Библиотека | Мандала
1 2 >>

Ангел мой

Кто добавил:AlkatraZ (06.10.2009 / 17:01)
Рейтинг:rating 2359 article (0)
Число прочтений:3062
Комментарии:Комментарии закрыты
Я не раз замечала, что всякая мало-мальски успешная баба ведет себя так, словно появилась на свет Божий не из причинного места в крови и слизи, а подобно Афине Палладе - в полном воинском облачении, со щитом, мечом и надменным таблом победительницы.

Я не такая. Я жду трамвая. Потому, что в месте, где вылупилась на застиранную пеленку, как и положено - в крови и слизи - трамваев и автобусов, не говоря о метро, не было испокон.
Было село Олонки Усть-Ордынского Бурятского автономного округа. В честь населенного пункта, удобренного конской мочой и овечьими катышками, меня и назвали.
Впрочем, благодаря декабрю, дерьмо лежало под снегом. Олонки выглядели стерильно, как и нищая операционная, в которой меня тянули наружу приемом Петра Первого – локтевым упором сверху и щипцами, утопленными в темечко, снизу. До сих пор, задумавшись, почесываю на башке крошечную лысинку.

Косоглазые соседи по палате были невинны и чисты, как малая родина под снежным покрывалом. Они так неразличимо трогательно привыкали к жизни в сиротских свивальниках, что пьяный мой родитель, давя ботинками тараканов, подошел к каждому мелкому буряту, прежде чем обнаружил свое чадо – самое белобрысое и страшненькое из семерых подснежников, с кровавой шишкой на башке.
- Поедем домой, дочка! – уронил папа коньячную слезу на скукоженую мордаху. Наверное, с тех пор я не выношу запах перегара…

«Домом» папа называл Александровский централ, легендарную тюрягу царской России. Даже из Петропавловской крепости умудрились свалить парочка сидельцев на каких-то связанных простынях. Из Александровского каземата с его стенами три метра в глубину и высоченной оградой никому не удавалось слинять. Да и куда бежать – вокруг тайга на тысячи километров…
«Домом» папа называл место своей и маминой работы – областную психбольницу, размещенную в бывшей тюрьме. Суть заведения за полвека не изменилась. За стеной темной пристройки, в которой когда-то глушила горькую царская охранка, а теперь свили гнездышко молодые доктора, резались в карты алкаши, острые «белки» рвались с кроватей и окликали чертей.
Соседство не мешало семейному счастью. Алкаши впоследствии ничем не мешали и мне – результату стационарной любви. Разве что до срока вбили в детскую головенку букет нецензурной лексики. Уже в год я материлась виртуозно, и пела популярную песню из «Человека-амфибии»: Эй, маят! Ты слишком доуго пьявай! В гости к алкашам меня отправляли без сопровождения – эти пациенты были безопасны для младенца.
Алкаши любили меня – как напоминание о доме, о заброшенных «детях понедельника», загибающихся без отцовской ласки.
Алкаши были со мной нежны. Я взаимностью не отвечала. Все детские силенки, как острый лазерный луч, были сконцентрированы на ангеле, собственном ангеле...

Итак, папа позвал меня домой. Надо отдать должное - он сомневался, стоит ли рисковать и переться с новорожденным дитем за сорок километров в сорокаградусный мороз и жуткую метель.
Папу торопила юная мама.
- Новый год… - хныкала мама. – Семейный праздник…
- Машины стоят, Люсенька, - пытался косячить папа.
Он не врал: представительский красный «Москвич» с разбитой фарой наотрез отказался заводиться. Психушный газик тоже.
- Ну, сделай же что-нибудь, - ныла мама. – Попроси в части танк…

Папа совершил подвиг.
Утром 31 декабря во двор райбольницы въехала ассенизаторская машина. В кабине, куда мама впорхнула с драгоценным свертком, воняло солярой. Но даже дизельное топливо не могло перебить стойкий запах бурятского говна.
Мне было пофиг на амбре, я ехала домой.
- Счастливая будет! - хохотнул водитель и тронулся в метель. Дерьмо замерзало, громыхало, выбивало затейливый ритм грядущей счастливой жизни. Дальнозоркий Господь разглядывал уродливого младенца под четырьмя одеяльцами. От жалости, не иначе, он послал мне никчемушной ангела-ассенизатора – на все времена…

- Ой!.. – напугалась мама.
Мой первый дом, пристройка к больнице - по самую крышу забросан снегом. В сугробах торчат еловые ветки. На ветках конфетные фантики и шишки. Дверь тоже утыкана фантиками. Домишко выглядит полным идиотом.
- Это Гоша утеплил и украсил, - успокоил папа. – Он готовился, знал, что мы приедем с ребенком.
Так я услышала имя ангела.

Гоша пришел через час. Потоптался в дверях, попросил маму:
- Покажи девочку Аленку.
Прямо в ватнике и валенках протопал к коляске, дотронулся до пушистой щеки обмороженным пальцем и обернулся к Тому, Кто За Спиной:
- Смотри - такая маленькая, а живая…
У Гоши была мания преследования, один из самых опасных симптомов в психиатрии. Те, Кто За Спиной часто разыскивают подопечным врагов, шепчут, направляют, советуют избавиться. Невидимый спутник пристроился за контуженым лейтенантом Георгием еще в 44-м, в ровенских лесах. Он оказался непохожим, особенным. То ли к Гоше прилипла душа рачительного бюргера, то ли несчастного трудяги хохла, на пинках отправленного в бандеровский схрон, то ли русского солдата из добротных крестьян, но Тот, Кто За Спиной не искал моему ангелу врагов.
«Работать, надо работать» - шептал он старожилу Александровской психушки. И Гоша пахал. Пока доктора не сочли его вольноотпущенным, мыл полы, помогал сестрам раздавать таблетки, аккуратно уносил в палату больных с кататоническим ступором, подыгрывал армянину Айку с манией величия – подавал ему таблетки, стоя на коленях, а то и подползая к стопам императора.
С первого взгляда Гоша казался совершенно нормальным. Настораживала только его гипертрофированная любовь к людям, безмерная доброта. Все становилось ясным когда ангел беседовал с Тем, Кто За Спиной. Много позже отец пересказывал в лицах, как это выглядело:
- Возьмем триаду слов – «сумма», «сума» и «букашки», - замогильным, чужим голосом вещал Гоша. – Сумма – это деньги, много их или мало…
- Сума – это когда человек сходит с ума! - вступал Гоша родной партией.
- А букашки, - продолжал Тот, Кто За Спиной, - это трехтомное собрание сочинений под редакцией доктора Ханта!
Нет, все-таки, к Гоше прилепилась чья-то интеллигентная душа…

До моего появления в Гошиной жизни он уже лет семь бродил по поселку бесконвойно. Рубил дрова аборигенам, чистил дорожки от снега, косил траву. Денег не понимал, не брал и был равнодушен к еде. Слабость у моего ангела нашлась единственная – сладости. В трудные послевоенные годы – сахарин, позже – карамельки. Бумажки Гоша аккуратно разглаживал и ныкал в тайники. При случае – например, в честь моего рождения – доставал и украшал Вселенную.
И еще одну расплату за помощь требовал Гоша или Тот, Кто За Спиной: хозяин должен был выслушать все, что думает о нем псих-трудоголик. Моему папаше доставалось порядком. Гоша трезво, без признаков шизофрении объяснял родителю, что в сельской жизни он полный чудак на букву «м», что мало его в детстве пороли, что водка – зло, что красавица-жена с ним пропадет. В страшное возбуждение Гошу привели попытки отца заняться животноводством.
- Люсенька, почему бы нам не завести поросят? В деревне все-таки живем, - осенило папу.
Мама, горожанка в бессчетном поколении
Скачать файл txt | fb2
1 2 >>
0 / 36

Gazenwagen Gegenkulturelle Gemeinschaft