Часть 1. Дурка



Кецаль попал в наш психоневрологический диспансер довольно необычным образом. Дело было ранней осенью 2004 года. Мой коллега Илья Александрович Долгов во время ночного дежурства был вызван к телефону, звонили из шестого отделения милиции. Ему сообщили, что на вокзале задержан за мелкое хулиганство молодой человек лет двадцати, без документов, без денег. Сначала юношу приняли за пьяного, но от него не пахло спиртным. Юноша вел себя агрессивно, имели место сексуальные домогательства (Илья не стал выяснять, какого рода, и совершенно зря). Кроме того, юноша кого-то сильно избил. Сотрудники милиции были настолько встревожены (еще бы!) его состоянием, что не стали дожидаться сантранспорта и доставили больного сами. Позднее Илья рассказывал, что больной вырывался из рук двух сильных милиционеров и кричал: «Я вас ебу!» Наручники, амфетамин и санитары быстро и просто купировали возбуждение больного.

Я увидел Кецаля только на следующее утро. Это был высокий смуглый брюнет атлетического телосложения, с правильными чертами лица. Давно не бритый, с воспаленными карими глазами. Я бы даже назвал его привлекательным — прямой нос, полные женственные губы, высокий лоб, густые брови, длинные ресницы, мягкая линия подбородка. Вьющиеся волосы, сальные, давно не мытые, средней длины. Слева на лбу — узкая белая полоска шрама, одним концом рассекающая бровь, а другим — уходящая в гущу волос. Его еще не успели переодеть в больничную одежду, и на нем были мятая красно-черная спортивная куртка, захватанная пропотевшая майка с Куртом Кобэйном, темно-синие джинсы и пыльные кроссовки на босу ногу. На куртке — пятна рвоты и какая-то белая присохшая субстанция (возможно, это был кефир, но теперь я не уверен), джинсы испачканы в земле, как будто он стоял на коленях, и тоже в пятнах. Снизу засохшие брызги грязи — видимо, попал под дождь. На теле куча царапин, ссадин и синяков, будто парень шел, спотыкаясь, через густой лес. (Может, так оно и было.) Ладони местами ободраны в кровь.

Он никак не прореагировал на мое появление. Его глазные яблоки быстро скользили слева направо и справа налево, как будто он смотрел в окно поезда. Длинные слегка кривоватые пальцы дергались. Он щурился, хотя в палате было довольно темно. Я заметил, что средний палец его левой руки елозил по простыне, будто что-то натирал. Долгов еще не ушел домой, и я спросил у него, что бы это значило.

— Скролит. — Устало ответил Илья.

— Это как?

— Ну, колесико «мыши» вертит. Скролит, короче. Еще, насколько я понял, он левша. Интересный мальчик.

Я не понял, чем интересен этот «мальчик», разве что тем, что изображал глухонемого. Через пару минут пациент внятно сказал:

— Я вас, сцуко… Забанил, падла. Так я тебя с другого айпишника выебу, козел ушастый. — Больной уставился на меня, как будто только что заметил.

Долгов торжествующе улыбался:

— А сейчас вторая часть Марлезонского балета.



— Я вас ебу! Да самого я тебя ебал, сука, сука, блядь, сука ты хохляцкая! Я вас ебу! — Юноша рванулся ко мне, но его удержали ремни. — Ну чего ты пялишься, гондон? Я вас. Я вас! Разбани, сцуко! Я вас!

Левая рука юноши дернулась, будто он хотел нанести удар в пустоту, затем он выгнулся всем телом и стал биться затылком о подушку. Кроссовки скребли простыню — могли бы и снять за ночь. Но это были не судороги – юноша осознанно старался вырваться и добраться до какого-то незримого обидчика.

— Обрати внимание: он не был пьян. Как стеклышко. По крайней мере, двое суток. И без документов, без всего. Без билета. От поезда, может быть, отстал, даже наверняка. — Илья направился к двери.

— Так таки ничего? Может, ключи, обертки какие-нибудь, квитанции? Хоть что-то?

— Евгений, не занудствуйте. Потом его самого спросим – не вечно же он будет таким. — И Долгов, забыв на диване издание Рибо, уплыл отдыхать после дежурства.



Я стащил с парня обувь. Пятки черные, значит, где-то гулял босиком. Надо сказать сестре-хозяйке, чтобы немедленно занялась им – безобразие! Он лежал с закрытыми глазами, и под тонкими, в фиолетовой сетке сосудов, веками метались из стороны в сторону глазные яблоки. Внезапно больной успокоился и снова начал скролить средним пальцем, не обращая на меня внимания. Я беспрепятственно осмотрел его карманы. И вот что я там нашел:

Зажигалку китайскую, желтую, из прозрачного пластика.

Пачку «Мальборо» с четырьмя отсыревшими сигаретами.

Ключ «ригель» и еще один – от почтового ящика. Мне сразу повезло – ключи висели на сувенирном омском брелке.

Обертку от жевательной резинки «Орбит».

Презерватив без упаковки, но неиспользованный.

Еще один презерватив, в упаковке. Опять повезло — адрес фирмы-распространителя в Омске.

Измятая распечатка со стихами, довольно любопытными. Заканчивалась четверостишием:



Шел устало пиздец по аллее,

В снег свалился и чуть не пропал.

Я в ладонях его отогрею,

Чтоб конец пиздецу не настал.



Авторство указано не было. Ходячий пиздец – верная метафора. И вот так, с пиздецом в руках, идти по жизни – это, похоже, кредо нашего больного.



Снизу было коряво приписано от руки:



Шол Явас па алее нажратый,

В снег свалился и чуть не прапал.

Я дабью педораза лапатай

Чтоп канец паскарее настал!



Ошибки явно были сделаны сознательно, отпечатано на лазерном принтере. Хорошая, плотная офисная бумага. С другой стороны листа нетвердой рукой нарисованы чьи-то щетинистые ягодицы и схематическое изображение головы, сосущей половой член. Рисунок похож на детский. Я почувствовал на шее чье-то горячее дыхание — санитар читал распечатку, перегнувшись через мое плечо, и беззвучно трясся от смеха.



И, наконец, я нашел отпечатанную на цветном принтере фотографию небритого молодого человека лет двадцати – двадцати пяти. В левом нижнем углу фото была надпись: «© Явас Ебу». На лбу молодого человека было написано красным маркером: «Ебу Яваса». Я поднапряг свою память, перебирая разных малоизвестных музыкантов-альтернативщиков. Почему-то я решил, что человек на фото исполняет панк-рок. Не по годам свирепое выражение лица, прищуренные карие глаза – словно хотел сказать: «Я всем противен, и мне все противны». Торчащие волосы, бланш под глазом, конъюнктива воспаленная, как и у моего пациента, заметна даже царапина вдоль щеки, несмотря на плохое качество фотографии. Майка с надписью «Ленинград». Очевидно, это и был таинственный «Явас», чье имя в устах Кецаля мы первоначально приняли за обычный угрожающий набор звуков. Фотография была сложена вчетверо и тоже основательно замусолена.

С больным мне так и не удалось поговорить в тот день, но проблем он доставил немало. Сначала отказывался принимать пищу, затем — мыться. Около двенадцати часов дня с отсутствующим видом достал член и принялся онанировать на глазах у медперсонала и других больных, так, словно был совершенно один, и не в палате, а у себя дома. Через двадцать минут вытер левую руку о простыню