пах — как сейчас помню — сиренью, и увидел, что и лифчик не очень чистый. Ладно. В восемнадцать лет такими вещами не заморачиваешься. И потом, я же сказал. Она была ОЧЕНЬ красивой. Великолепно сложенной. Тоненькой, стройной, но сиськи у нее были здоровенные. При этом не висели. Физика, говорите? В двадцать лет тело срать хотело на вашу физику. Забегая вперед скажу, что оно и в тридцать еще может проделывать такие фокусы, но дается это уже лишь упорным трудом... Я стянул грязный по швам лифчик, и присосался к сиськам. Она завелась, хотя сразу не очень хотела, но явно рассчитывала на деньги. Я повалил ее на две кушетки — мы их принесли с мусорки за Домом Печати, кто-то выкинул — и мы заелозили друг по другу.
− Приподнимите бедра, - попросил я, почему-то на «вы».
− Да-да, - сказала она, и приподняла.
Дальше было легче. Узкие, в обтяг, джинсы, удалось стащить. Трусики... Я не отважился глянуть на ее нижнее белье, и стащил их с джинсами, не глядя. Судя по тактильным — я имею в виду, что пощупал — ощущениям, она текла. И томно закатывала глаза. Что мне оставалось делать. Я лихо спустил штаны и задвинул ей. Завелся. Трахал ее с полчаса то так то этак, в восемнадцать все еще хочется повертеться. А потом принавалился сверху, как люблю больше всего, и заработал. Текло из нее так, словно там кран включили. У меня даже ляжки были мокрыми. Глаза у нее были закрыты, и тело безвольно двигалось под моими толчками. Голова каждый раз упиралась в кушетку. Меня это дико возбуждало. Должно быть, я заебал ее до потери пульса, городо подумал я.
− Блядь, блядь, ДА! - сказал я.
− Вы уже кончили? - спросила она, не разлипая глаз.
Я глянул вниз. Половина кабинета была в крови. Блядь.
− Ладно, потерпи, - перешел я на ты.
− Да, конечно, - сказала она.
Я подвигался еще немного и кончил. Погнал ее за тряпкой в туалет и заставил вымыть пол, сам кое как помыл ляжки у раковины — не зыбыв, когда выходил из кабинета, прихватить все свои деньги.
− А за деньгами придете завтра, - сказал я.
− Что? - спросила она так, что сердце у меня дрогнуло, но это ничего не меняло, денег все равно не было.
− Блядь, - сказал я, - ты же не хочешь сказать, что ты правда студентка филфака, которую прогоняют из квартиры...
− Нет, - сказала она и заплакала и залепетала, - я просто проиграла денег в карты парню своей соседки, не знала, что это на деньги, мы просто играли в дурака, а он бандит, и он сказал, что убьет меня, это подстава, непременно убьет, если я не отда...
− Еще хуже, - сказал я. - Еще невероятнее.
− Вот тебе , - с сожалением дал я ей свои последние десять долларов.
− Остальное выпишет завтра бухгалтер, Богом клянусь, - сказал я. - Сегодня просто не успела.
− Спасибо, спасибо, - ревела она, - только не обманите меня, мне так страшно...
− Да я тебе правду говорю! - сказал я.
− Пожалуйста, пожа-аа-а-а-луйста... - ревела она
Я вытолкал ее, и прогнал мимо охранников. Те глядели на девку плотоядно, но я ее пожалел. И больше ее никогда не видел. Взял больничный за свой счет на три дня, и потом полаялся с бухгалтершей, визжавшей, что я нарочно приманиваю сумасшедших, которые утверждают, что им должны двести баксов, а сам блядь сваливаю.
А еще месяц спустя я прочитал на криминальной ленте, что какую-то студентку трахнули и убили за карточный долг.
ххх
За всеми этими веселыми делами я и забыл уже о своей колонке.
Оказалось, зря. Трахнутый молдаван-редактор лишил меня очередной премии за то, что я написал какую-то «оскорбившую всех хуйню», но велел мне писать ее ежедневно. Мне все равно нечем было заняться. Ну, я и писал. Как раз одну из них писал — предвкушая вечернюю редакционную пьянку — как в кабинет позвонили. Как обычно, присутствовал только я, мне и трубку снимать пришлось. Остальные сотрудники газеты или трахались на съемных квартирах, или бухали, или приходили в себя на съемных квартирах после пьянок. Я был спокоен. Я знал, что займусь этим, как только появится следующий новичок. Все было в порядке вещей. К тому же, вечером намечалась пьянка.
В это время позвонили и я взял трубку.
− Это редакция газеты где работает журналист Лоринков? - спросил голос и назвал газету.
− Ага, - сказал я, и на всякий случай добавил, - с вами говорит его начальник.
− Замечательно, - сказал голос. - Послушайте, эту хуйню нельзя печатать!
− Да? - сказал я.
− Это полная, невероятная, - он волновался, - хуйня! Это компиляция. Симулякр! Это закос под Павича.
− А? - спросил я, потому что не очень понимал, о чем оно говорит.
− Это блядь не талантливо, - волновался голос, - это нужно прекратить, слышите, прекратить Немедленно, что это за хуй еще такой, который из себя писателя строит...
− Писателя? - спросил я, ужасно удивленный.
− Ну да, - доверительно зашептал голос, - выебывается, строит из себя непризнанного блядь гения.
− Гения? - спросил я, удивленный более чем ужасно.
− Ну да блядь! - зашипел голос. - Гения блядь литературы!
− Литературы?! - страшно удивился я.
− Ну да блядь! - страстно продолжал голос. - Он, этот ебучий Лоринков, проныра блядь, ему палец в рот не клади, он же блядь оглянуться не успеет, будет блядь здесь великим писателем земли молдавской, и что самое страшное, все в это действительно поверят, а ведь это не так, не так блядь, это же не человек, это Уебище!
− Вы знакомы? - спросил я.
− Какой на хуй знакомы! - сказал голос. - Я всего неделю колонки этого блядь психа читаю!
− Потрясающе, - сказал я машинально.
− Ни хуя здесь потрясающего нет! - сказал он. - Прикрывайте эту блядь лавочку пока его не распиарили! Завтра оглянуться не успеете, как кто-нибудь двигать этого придурка в топы!
− Топы? - спросил я тупо.
− Ну, наверх! - прошипел он. - Двинут в топы! Какие-нибудь московские литературные пидарасы! Кто он такой блядь чтобы иметь свое мнение и писать блядь его?! Вы хотите чтобы этого человека считали молдавской литературой? Да пошла она в пизду такая! Он не талантлив! Гнать его на хуй!
− Блядь, - сказал я, совершенно ошарашенный.
− Вот-вот, - по своему понял он мой изумленный возглас.
− О кей, - сказал я, - мы записали ваш отзыв и дадим его в завтрашнем номере.
− Отлично! - сказал голос.
− Как подписать? - спросил я.
− Что? - спросил он.
− Ну, как подписать отзыв, - спросил я.
− «Неравнодушный Читатель», - сказал он, помолчав.
− О кей, - сказал я, - и спасибо вам за честный и искрений отзыв, между нами говоря, я этого мудака Лоринкова тоже недолюбливаю.
− Ладно, - сказал голос. - Тогда куплю завтра газету.
− О, я ваш должник, - сказал я.
Посидел еще. Глянул на определитель, записал номер, посмотрел в телефонной книга. Какой-то блядь «александр копанский». Он не соврал. Мы не были знакомы. Это имя мне ничего не говорило. Первое из тысяч ничего не говорящих имен. О кей. Я выпил литр вина — оставалось еще в канистре, которую