А теперь перед нами выступит хор поэтических блядей! - воскликнул молодой человек в очках.
Но вы особо не заморачивайтесь, это же всего лишь бляди, - сказал он.
Как говорится, я лучше блядям подавать буду ананасную воду, - сказал он.
А как там дальше, я уже не помню, - сказал он.

Зал, не обращая внимания на конферансье, гудел.

Даня, Даня! - крикнул вдруг кто-то из гущи мата, дыма и перегара.
А бляди-то при понятиях? - спросили конферансье.
Самые, что ни на есть, понятийные, поэтические, - сказал конферансье.

Ушел со сцены. Место его заняли примерно пять-десять — у присутствующих в глазах двоилось, - девушек с нервными лицами и решительными глазами. Они были бы похожи на двадцать шесть бакинских комиссаров, подумал сценарист Лоринков, не будь их на шестнадцать-двадцать меньше, будь они мужчинами, и живи они в Баку. То есть, девчонки ну никак не были похожи на двадцать шесть бакинских комиссаров. Поняв это, Лоринков покачнулся на стуле, и выпил еще водки. Девушки, взявшись за руки, стали нервно говорить по очереди.

Если сегодня где-то зажегся свет.
Значит его погасит Путин, - читала одна.
Он придет, поглядит внимательными глазами палача.
И погасит свет, - читала она.
Путин, Путин, Путин.
Проклятье России как Распутин! - читала она.
Только без бороды и зовут Володя,
А не Григорий и с бородою, - читала она.
О, сколько крови в глазах государственных шлюх,
Сколько муки в глазах отставных палачей, - читала она.
То есть блядь, пардон, попутала, - сказала она под сочувственное молчание зала.
Свет погас, мир цепенеет в темноте первобытного ужаса.
Это Путин пришел и щелкнул выключателем, - читала она.
Просто сделал щелк и мы все трусливо молчим.
Пока где-то в Уренгое трахаются с нефтью нефтянники, - читала она.
А дальше я забыла, - сказала она.

Зал зааплодировал. Крепко нетрезвый Лоринков краем уха уловил обрывки фраз. «...циальная поэзия... хули бы не... ГБ и фонд Сороса... спайка, она в трубах, а матка то совсем друго... завтра в стоке? говорят, один джинс...и лирой музу я успешно возбуждал...». Лоринков глянул на левую руку. Та сильно дрожала. Лоринков увидел, что на его руку глядит какой-то москвич в цветастом чулке на голове. Взял ножик с соседнего стола — на своем ему резать было нечего, - и пришпилил ходуном ходившую руку. Выпрямил спину. Раздул ноздри.

«Перфоманс, перфоманс, ебана в рот», зашептались в зале.

Заговорила следующая девушка:

Я проснулась, причесалась, поссала, - сказала она.
Почистила зубы, вымыла руки, нанесла макияж, - сказала она.
Выпила триста граммов кофе, снова поссала, - сказала она.
От кофе ведь постоянно хочется ссать, - сказала она.
Ссать и не спать, - сказала она.
Я собрала сумку, придумала это стихотворение, - сказала она.
Записала его на бумаге, сунула в кармашек сумки, - сказала она.
Между прокладкой и счетом за электричество, - сказала она.
И приехала в клуб «Билингва» читать этот стих перед пьющей публикой, - сказала она.
Чтобы потом курить крепкие сигареты, пить кофе, слушать других поэтов, общаться, - сказала она.
И вернуться домой на метро, - сказала она.

Вздохнула. Помолчала. Зал зааплодировал. Лоринков выдернул нож из руки и стола и осуждающе покосился на публику. Он не любил, когда поэтов перебивали.

Хули вы ее перебиваете? - спросил он публику.
Она сейчас будет читать свое стихотворение, - сказал он.
Володя, - сказала конферансье.
Это и было стихотворение, так тебя разэтак, - сказал он.
Это блядь верлибр, - сказал он.
Молдаване гребанные, - сказал он.
Как же вы меня заебали уже, - сказал он.
Ты вымыл стаканы? - сказал он.

Сценарист Лоринков, вечерами подрабатывавший мытьем стаканов в клубе «Лингва», покраснел, заткнулся и пошел мыть стаканы под равнодушными взглядами москвичей. Покидая помещение, он услышал, как читает последняя девушка:

Я сегодня нарядилась, прыг да прыг да хлоп да хлоп.
В нашем доме появился замечательный холоп.
Он и скот пасет и косит, и играет на трубе.
У меня от его вида - потеплело все в пизде!

Зал взорвался аплодисментами.

ХХХ

… встав у стойки, Лоринков налил себе еще выпить.

Хочешь пить? - спросил его бармен.
Да, - сказал Лоринков.
Так выпей воды, - сказал бармен.
Я не собака утолять жажду водой, - сказал Лоринков.
Все-то ты украл, - сказал бармен, и заставил Лоринкова вернуть мелочь в кассу.
Даже этот ответ и диалог, - сказал он.
Я постмодернист, - сказал Лоринков.
Мне можно, - сказал он.

Поглядел на руки. Алели шрамы. Дрожали пальцы. Левая рука так вообще все дергалась, кисть ходила, как у капитана в фильме про рядового Райена. Да еще и рана начала синеть по краям.

Лоринков поправил воротник рубахи правой рукой, потянулся к бутылке.

У тебя жена, дети, есть? - спросил бармен.
Да, - сказал Лоринков.
У тебя дома дети, жена, а ты тут такой хуйней занимаешься, - сказал бармен.
Заткнись хуйло, - сказал Лоринков
Что за хуйня у тебя с руками? - сказал бармен.
Натер, - сказал Лоринков.
Дрочил, что ли? - спросил бармен.

Лоринков, не размахиваясь, ударил того бутылкой в висок. Бармен недоуменно глянул на помощника, прицелился, размахнулся, и только тогда упал, отключившись. Лоринков выпил еще. Случившегося не заметил никто, потому что в клубе уже дрались. Какой-то смуглый мужчина с чистейшим московским выговором швырял в публику пустые пивные кружки, в ответ в него летели столы.

Бездарности и графоманы, - кричал мужчина.
Ма-а-а-а-сквичи сраные! - кричал он с чистейшим московским акцентом.
Гастарбайтер, блядь, - кричали в ответ люди.

Лоринков разбил бутылку об край стола, сунул в спину кому-то «розочку», припер забившееся тело к стойке, пошарил по карманам. Не почувствовав удара, опустился на колено, изумившись тому, что в глазах вдруг позеленело. Поняв, что пропустил слева, броском в ноги оторвал незнакомца от пола, швырнул в стену. Бросил вверх стул, - целясь в лампочку, - в темноте пополз торопливо под стол, прижимая левой рукой чью-то бутылку. Съежился в комочек, постарался выпить все залпом, отпихивал кого-то ногами, потом все-таки вылез, бросился в кучу мала, что-то еще пил, блеванул, снова ударили, бил кого-то, опять зеленое, вспышка, свет, да, не...

Играла, перекрикивая гул коллективной драки, музыка.

Персонал Жесус, - мрачно пел солист «Депеш Молд».
Жесус, - пел он.

Казалось, что звал.

ХХХ

В тот вечер в планах сценариста Лоринкова посещение поэтического клуба не значилось. Он, напротив, побрился и даже ничего не пил, потому что должен был сдать очередную главу театрального сценария. В противном случае, - сказал дедушка Антон Палыч, нанявший Лоринкова несколько месяцев назад, - никакого блядь Простоквашино не предвидится.

В смысле, поедешь домой, в Молдавию, - сказал Антон Палыч.
Все блядь ясно? - сказал он.
Конечно, Антон Ерофеич, - волнуясь, ответил Лоринков, всегда путавший имя босса, когда волновался.
Палыч, - сказал Антон Палыч мягко.
Мур, - сказал Антон Палыч.

Почесал за ухом очередной