алемпийская тусофка начинает дружно приближацца в волку: «Ага, волк, ну чо за здаровьем пришол?». И хуяк по йибалу. Извенились, хуяк ищо раз по йибалу. Бля-я-я!!! Нахуй такой спорт? Хуйовый глюк, непазетивный. Ачнулся волк: «Ну ты, сцука, зачос устроил! За такую хуйню я сажру тибя без лишних базаров!». «Стоять, бля! Щас песни будут!» - заорал колобок и зарядил песенку про крокодил-дил-дил-плывет. Волк сразу стал фтыкать и врубился, и даже в ритм пакачивацца начал. А тут ищо заяц падписался, на пенёк сел, и стал пастукивать лапками худыми сваими.

А тут ищо мидведь пришол с гитаркой. Его канешна сначала погнали, типа, не лезь сцука вне очереди, но он так путево начал лабать, что фсем сразу панравилось. И устроили знатный сейшн. Так и падружылись.

Часть 3. Галодная.

А после сейшена панятно на хафчик прабивает нипадецки. И тут звери, как-то по новаму взглинули на сваево новава друга. Колобку-то похую, а вот, звери, бля, им как-то голодно было. Но апять же, не очень удобно, патамушта жрать друзей ниприкольна нихуя, мало таво ищо и не вежливо ваще. Так вот они жались, сглатывали слюну, пириминались с наги на нагу, но нихуя не могли сказать колобку, што он пища. «Рибята, што-то не так?» - нихуя не врубился в суть праисхадящева колобок. «Дружба дружбой, чювак, но панимаешь, как бы это тибе сказать, ну кароче, бля… ну кушать нам очень хочецца». Пабледнел колобок и чуть не насцал в штаны ат страха. Сикундная слабасть! И колобок взграмаздился на пень. «Друзья! Камрады! Я панимаю вашы чуфства! Ва фсех бедах винават… эээ… бля-я-я… Ва фсех бедах винават ЦАРЬ!!!». Звери ахуели и ахнули. «Да, да, таварищи! Это он забирает у вас фсе ништяки. Забрать паследний кусок хлеба у ниимущева это ему вапще как нехуй делать!!! Патамушта, он сцука, падла и биспридельщик кароче! И иво нада мачить палюбому, ибо… кароче, вот. Я вапще-то кагда от деда с бапкой сйибался, то шол царя мачить, но вот видите, завис нимнога…». Жывотные с такова расклада ахуели ищо больше. «Чувак», - гаварят, - «ты аткрыл нам глаза на праисхадящее. А то мы нихуя не врубались какая сцука забирала у нас ништяки. А ты крут, и жрать тебя это харам (нивйебенный грех <арабск.>). Потому как ты пророк ниибацца, сын бога на зимле и фсе такое. Иди же и замачи сцуку. Ибо ты самый крутой сриди нас. От бабушки ушол и ат дедушки ушол и от зайца-далбайоба тоже ушол, и от…». «Кароче! Я пашол мачить царя и ниибет! Если замочу – паставите мне бюст на родине!». «Чо?!!», - не врубились звери, но колобок уже был далико. В йибинях ево ждал подвиг. Ниибацца.

«Ха. Ха. Ха. Ну, бля, где сдесь виликий биспридельщик ниибацца?!», - прокричал колобок. Чуфствавался прилив сил. Он буквально ащущал фсем своим йистиством свае грамаднае привасхоцтво нат пративником. «Щас, блять, щас!», - неслись мысли в галаве колобка, - «щас я тибя уйебошу, сцука». Мышцы напригались, в колобке сканцынтрировалась вся народная ненависть к царю. Он воздел руки к небу и… Хуяк!!! Свиркнула молнийа, прагримел гром. Даже природа стала на сторану супергироя. Фсе заибись! Осталось просто уйебошыть царя.

«Ну где ты, падла?!», - внофь пракричал колобок. Из-за дерева паказался царь. Спакойный, как стадо дохлых сланов. Он, кажеца, не понимал, какая ему угатована сутьба. Он не видел, какая сила, в литсе колобка, противастаяла ему. «Ниважно! Похуйу!», - подумал колобок и сделал пару двежений руками в стиле Майка Тайсана.

Но и это не настаражыло царя. Он спакойно приблежался к колобку. Колобок пригатовился к атаке. Серце ево учащонно билось. Ищо сикунда и разразицца бой. Ни на жызнь, а на смирть. Наблюдафшые за паединком уже ликавали заранее, предвидя, как после смерти деспота они разграбят ево закрома с паследними кусками хлеба, отобранными у граждан. Ну да хуйсними с закрамами. Сикунда прашла уже.

Схватка! Хуйяк! Хуйяк! Бац! Бац! Пиздык! Тыжь-тыжь! На-а-а-а, блять! Ты-дыжь! Нац! Бабах! Тр-тр-тр-тр-тр… Хабась! Нихуя сибе! Ага, блять! Все это нислось в галаве колобка пракручивающего бой в мелких диталях. И вот мамент истыны, царь падашол к колобку фплатную. ФСЕ!

«Ну, здрафствуй, мой убийца!»,- сказал он и взял в руку колобка. Повертел в руках, посмотрел, пощупал. «Ого, блять! ХЛЕБ! В закрома его!». Выбижала ахрана, и павизала колобка, и патащила его в закрома, к паследним кускам хлеба.

«Што за хуйня! Я ваш асвабадитель! Ни сметь! Пацаны, бля! Ну што за хуйня?!», - колобок трипыхался, как нестоящий хуй. Это была агония.

********
«А-а-а-а!», - пракричал колобок и очнулся. Вокруг не было ни ахраны, ни царя. Тишына. Бока целы. Ноги и руки тоже. Рядом лежал зайец, мидветь и волк. Чо за хуйня ищо? «Волк, сцука, стопудов ево кокс сраный на такие глюки высаживает. Штоп я ищо рас нюхал эту паибень? Нахуй. Фсио, блять, с сиводняшнево дня только здоровый образ жызни».

И ищо колобок понял, што нехуй ему подвиги савиршать. Не ево это дело. Сажрут ево и не подавяцца. А рас такая хуйня, то сйобываца надо, пока фсе не проснулись и хавать не захотели.

udaff.com