придет завтра вечером.
- Смотри, Колян, - решившись, протянул я купюры своему нежданному благодетелю, - если это какая наебка…
- Обижаешь, братишка. – оскорбился Колька Пиздеж, но деньги аккуратно вынул из моих нерешительных пальцев. – Все будет чики-пуки!
- Чики-пуки… - повторил я, помотал головой и твердо спросил: -Как я тебя найду?
- Адресок вот, - протянул Колька сложенную вчетверо бумажку и предупредил: - До времени не разворачивай. Условие такое, - пояснил он, - ну, это вот как бы ты и не уезжал никуда, а просто здесь – опа! – обернулся – а я вот он! Элемент доверия, - туманно растолковал Колька. Я сжал зубы.
- Смотри, Колян…

К метро я брел как сомнамбула, сквозь счет вслух пытаясь организовать мыслительный процесс. Попробуйте считать вслух и о чем-то думать, и вы меня поймете.
- Девятьсот сорок две, девятьсот сорок три…
Одену дома наушники, врублю на всю катушку музыку, не буду спать всю ночь, завтра с утра перед работой приеду – а бабосов натикает яибу, на работу на новой тачке приеду! На «десятке»… На какой, в пизду, «десятке»?!
На глаза мне попался жизнерадостный рекламный щит:
НОВЫЙ «ВУЛЬВА ЦЭ30 – ВСЕГО ЗА ХУЙНЮ ТЫЩ УЁВ!»
На «Вульву» хватит? – попытался прикинуть я, но прикинуть не получалось, и я, достав мобильник, в меню выбрал калькулятор:
«Сейчас двадцать два пятнадцать… завтра, допустим, в восемь с четвертью… итого десять на шестьдесят и еще на шестьдесят… и на десять тысяч… и делим на… - я пошарил глазами, зная, что где-то неподалеку обменник, - на двадцать пять девяносто две…»
Цифры замелькали перед глазами, горло сдавило, и я, испугавшись, прокаркал:
- Тыщастодвацатьсемь! Тыщастодвацатьвосемь!
Тринадцать миллионов и еще хуева туча восьмерок. В баксах. Это, бля, уже не вульвой пахнет. Это – все вульвы мира передо мной, распахнутые и трепещущие!
- Эй, браток, дай позвонить, батарейка села, - услышал сзади. Сутулый чувачок с севшей батарейкой воровато озирался. Посмотрел вокруг и я. Ни души, только рядом с чувачком выросла фигура покрепче.
- Тыщадвеститри, тыщадвестичетыре… - как мантру, бормотал я, пытаясь юркнуть к подземному переходу к метро.
- Да он ебнутый! – услышал я радостное и получил охуительный, звездопадный удар в ухо, - Посмотри, че у него там в карманах!
Меня для верности попинали ногами, а я, едва только гнев во мне вскипал и возникало желание нахуячить гопникам по ублюдочным ебальникам, испуганно хватался за ускользающий из головы счет и, стараясь хотя бы не взвывать от боли, долдонил:
- Тыщадвестидевяностодевять… тыщатриста…

Гопники забрали и остатки с наколдованных Колькой трех тысяч трехсот пятидесяти. Суммой – чуть больше трех штук – удовлетворились, забрали и мобильник, зачем-то прихватили паспорт, но семнадцать рублей в другом кармане брюк остались. Бубня под нос магические цифры, я показал растоптанный до крови дрожащий указательный палец билетерше в метро, и она швырнула мне в окошечко билет на одну поездку.

В вагоне людей было немного, но от меня, грязного, окровавленного, с перегаром, а главное – бормочущего несуразное, отхлынули и эти. Я сидел в человеческом вакууме, во время движения поезда грохот состава заглушал мои слова, а на остановках я старался говорить потише, в нос.
- Дветыщисемь, дветыщивосемь, дветыщидевять…

На Шаболовке меня забрали менты.
Состав стоял на станции, гудел неиспользованным электричеством, а толстая тетка с надписью на ведерных безобразных сиськах «Дойче Кабано» тащила за рукав тщедушного сержантика, обладателя дубинки и наглой морды под пропотевшей кепкой.
- Перегарищем несет, в кровище, грязный, обоссаный, бормочет что-то, страшно с ним ехать, товарищ милиционер!
За обоссанного вот щас как ебну, подумал я зло, а вслух отсчитывал свои миллионы.
- Эй, любезный, документики предъяви, - расставил ноги сержант, я отрицательно помотал головой, и тот, с сожалением вздохнув, пригласил радушным жестом: - Тогда освободите вагон и пройдемте.
На секунду мне вспомнился боян о чуваке, который на конечной станции воздел руки к небу и на просьбу освободить вагоны провозгласил «Вагоны, вы свободны!», я сердито прогнал из головы мешающую счету хохму и подчинился требованию.



Менты меня не били. В ответ на мою шаманскую жестикуляцию дали чистый листок и ручку, и я, морщась от боли в оттоптанных пальцах, изложил им свои ФИО, адрес временной регистрации и жалостливую историю о том, как возле входа на станцию метро «Ясенево» меня избили гопники и отобрали среди прочего мобильник и документы. Дежурный прапор хмыкнул и совершил идиотский звонок в Ясеневское отделение – не поступало ли к ним заявление от гражданина Х по поводу ограбления на вверенном им участке. Получив отрицательный ответ, прапор поинтересовался:
- А чего ты бормочешь-то? Голову отбили?
Я помотал головой и дописал:
«Это социологический эксперимент. Выясняю, может ли адекватный в остальном поведении человек вести себя в чем-то, с точки зрения окружающих, неадекватно и не вызывать неприязни.»
- Яйцеголовый, епта, - удовлетворенно выдохнул прапор и резюмировал: - Давай уже, бросай к хуям свои эксперименты. По еблу настучали, из вагона высадили. Провалился твой эксперимент.
«Эксперимент ведется на время. Трое суток. В разной социальной среде. Мне за это деньги платят. Большие.» - дописал я.
Слово «большие», видимо, разозлило мента, и он гаркнул:
- Казладоев! В обезьянник этого экспериментатора, к хуям собачьим!
- Козодоев, - поправил прапора сержант с наглой мордой, и, уже мне: - пройдемте, гражданин.
- А мне похуй, - выдохнул вдогонку прапор.
- Четыретыщистосороксемь, четыретыщистосороквосемь…

Утром сменщик прапора довел меня до вагона, в котором спешащего на работу народу было, что сельди в бочке, и там уже никто не обращал внимания на мое бормотание:
- Трицдветыщивосемьсотшисят, трицдветыщивосемьсотшисятодин…
Спать хотелось – яибу.

Дома встретила жена. Ночью мент внял-таки моей письменной просьбе и позвонил домой, упомянув и эксперимент, в остальном же ехидно резюмировал «сами разбирайтесь». Жена демонтративно громыхала посудой, молчала и дулась. Я нашел листок, ручку и, не переставая считать, написал:
«Дорогая, я потом тебе все объясню. Потом все будет очень-очень хорошо, и я куплю тебе новую шубу,» - зачем-то приписал я. Моя любимая прочла, изорвала записку в клочья, швырнула мне в лицо и, не проронив и слова, ушла на работу.

От еды и от питья я отказался. Говорить с набитым яичницей ртом еще как-то получалось, но от глотка чая я поперхнулся сороковой с чем-то тысячей и бросил эту глупую затею. Вместо этого достал из серванта калькулятор и произвел подсчет, пришедший мне в голову еще ночью, в ментовке.
Три на двадцать четыре – семьдесят два. Умножить на шестьдесят – четыре тысячи триста двадцать. Умножить еще на шестьдесят – двести пятьдесят девять тысяч двести секунд в трех сутках. Умножить на десять тысяч… калькулятор мигнул, не хватило разрядов, выдал две тысячи пятьсот девяносто два на десять в шестой. Тупо отметив, что считаю миллионы, разделил две тысячи пятьсот девяносто два