все было достаточно невинно, хоть и неприятно. Стеклянными глазами глядя в потолок, воскресным солнечным утром, на глазах у опешившего сына Олег Алексеевич с отчетливым и характерным звуком насрал в кровать. Очнувшись, он суетливо вскочил, придерживая руками вылезающее из трусов и валящееся с ног на ковер дерьмо, и, приговаривая «извини, сынок, забылся», побежал в ванную. Дрожа, он вышел оттуда через пять минут голый, сжимая в трясущихся руках свою майку, которой стал оттирать говно от ковра, стоя на четвереньках и не переставая дрожать. Картина эта была настолько поразительна и отвратительна, что Станислав Олегович молча вышел на кухню, налил полстакана коньяка и выпил залпом.
Полдня потом Станислав Олегович провел в мыслях о том, что срущиеся старики – явление обыденное и повсеместное, однако что-то в утреннем эпизоде било больнее, чем признание в собственном отце обмылка нормального человека. В итоге Пашнин-младший убедил себя, что все оттого, что отец не старел у него на глазах, теряя человеческое и приобретая животное, а явился сразу павшим перед поднявшимся по социальной лестнице сыном, плюс возрастное…

Следующий случай вызвал уже бурю негодования. Вспомнив вдруг свои слесарские навыки, старик открыл-таки квартирную дверь, когда сын был на работе, и привел в квартиру окрестных бомжей. Нажрались водки, вырученной за прихваченный из квартиры радиотелефон. За малым уже оставалось до рефлекторного выноса из квартиры всего и вся, но немытую компанию сморил счастливый сытый сон, прерванный появлением на пороге квартиры изумленного донельзя Станислава Олеговича - обеспокоенный молчанием домашнего номера, он уехал с работы пораньше. Выгнав из квартиры пинками и матюгами новообретенных знакомцев, Станислав принялся за отца. Наоравшись от души и пару раз замахнувшись, Пашнин-младший зачитал список своих заслуг перед отцом и обвинительное заключение по поводу отцовских проступков, начиная с того, что «квартиру свою просрал», и заканчивая тем, что «у родного сына спиздил». Все инструменты, вплоть до швейцарского ножа и булавок, были спрятаны в запирающуюся на замок кладовку на балконе, а в квартире окончательно и бесповоротно был объявлен сухой закон – даже без пивка на выходные.
Надо сказать, что квартира у Пашнина была на последнем этаже, балкон выходил на торец здания и был застеклен наглухо, с парой форточек, открывавшимися вовнутрь, и забран хорошей капитальной решеткой – от воров-альпинистов. Соседи о существовании старика не подозревали, прогулки Олегу Алексеевичу заменяли солнечные ванны на балконе. Телевизор и подписные газеты – вот и весь досуг человеку без паспорта, вчерашнему бомжу, а ныне – отцу приличного человека, который обязательно все сделает, надо только кое-где подсуетиться.
Поэтому перекрикивания с детьми, жгущими покрышку на улице со стороны балкона и откровенно потешавшимися над криками какого-то деда с последнего этажа, были восприняты Станиславом Олеговичем как очередное ЧП. Просто соседи в лифте поинтересовались, кто это трехэтажным матом орал с балкона на их детей, и Станислав Олегович покаянно забормотал про напившегося в гостях сослуживца, который не в состоянии был с утра встать на работу и был оставлен дома. Отца на этот раз ожидал чувствительный удар поддых и часовая лекция на тему того, кто здесь он и какая здесь репутация у Станислава. Ложась в этот вечер спать, слушая испуганную тишину из комнаты, где спал старик, и глядя в потолок, Пашнин-младший угрюмо думал, что просрал тот момент, когда можно было сдать отца в дом престарелых и остаться заботливым сыном, а не озлобленным хозяином маразматичного пса, усыпить которого не позволяет общественное мнение.
Однако вскоре от Олега Алексеевича последовала последняя, но самая крупная для Станислава Олеговича неприятность.
Вернувшись в пятницу вечером домой с твердым намерением отвезти старика на дачу до решения проблем с паспортом и домом престарелых, Станислав обнаружил отца мертвым в кровати.
Старик просто умер, по-стариковски незатейливо и обыденно. Впали закрытые глаза, отвисла нижняя челюсть, заострился нос, разгладились мелкие морщины. То, что он мертв, было очевидно без приличествующих ситуации манипуляций, поэтому щупать пульс и подносить к губам зеркальце Станислав Олегович не стал. Пытаясь оседлать мятущиеся мысли, он включил канал «Дискавери» и заснул у телевизора в кресле, в двух шагах от трупа.

Утро вечера мудренее, и трупное окоченение к тому же уже прошло. Достав с антресолей большую спортивную сумку, с которой еще лет пятнадцать назад ездил за шмотками в Польшу, Станислав Олегович тщательно уложил в нее тело старика. Присыпав папу картошкой и воткнув для убедительности в боковой карман сумки саперную лопатку, несостоявшийся заботливый сын отправился, пыхтя, имитировать начало нового дачного сезона. Не тая тяжелой ноши, он дотащил сумку до машины, оставил в багажнике, вернулся в квартиру, набрал садового инвентаря и старые шмотки, кинул сверху сумки и выехал из двора занимать свое место в субботней дачной пробке.
По дороге к даче он свернул с дороги в небольшой пролесок, чудом уцелевший среди многочисленных коттеджных поселков, быстро нашел подходящую стихийную свалку и вывалил отца в кучу мусора. Придав телу позу спящего человека, Станислав Олегович закинул сумку в багажник и уехал.
После обеда на дачу подъехала и любовница Станислава Сергеевича, по совместительству начальник его же отдела – Борис Аркадьевич Бунько, но это уже совершенно другая, неинтересная уважаемому читателю история.

udaff.com