в огромной стране слышат вживую «Индейское лето» - Москва и Львов. Москва – так уж положено, этикет. Львов – любопытство знаменитого француза?
«Маленький Париж» - так называют этот город, самый красивый на планете Земля, с розами и брусчаткой, узенькими улочками, причудливыми костелами и старыми польками в шляпках, буклях, с крошечными шавками на поводках. От Парижа здесь, как не смешно, только канализация – сточные воды уносит подземная река. Львов – славянский город с пейсами Вечного Жида, польским гонором, украинской душой. Львов нельзя объяснить, как нельзя рассказать любовь.
Что делать в дороге, когда смуглая рука спокойно лежит на руле, когда он насвистывает что-то, и только изредка поглядывает в заднее зеркало.
Спать. Дрыхнуть на заднем сиденье, укутавшись в плед, отвесив пухлую губу. А потом продрать глаза и задохнуться от красоты, когда шпили костелов вонзятся в сердце.
Что делать на обратной дороге, когда ты полна, как стакан с водой. Не французом, слушая которого, незаметно съела последние ногти. Он всего лишь фон. Всего лишь багет, как и весь город, с которым слился твой герой. Он здесь родился, крещен в соборе Святого Юра. Он не мог родиться нигде больше, только в каменном сердце Западной Украины со своим готическим профилем, холодным рыцарством, жестоким кодексом чести.
Здесь он дома. Ты – гостья. И ничего нельзя с этим поделать…

- Владимир Иванович, чего вы, все-таки, от меня хотите?
- Ничего. Помочь нам вы не сможете, вряд ли М. докладывает вам о каждом своем шаге на таком расстоянии. Да он и не пишет вам, мы знаем. И звонит редко. Я просто хочу посоветовать вам, Марина: чем быстрее вы забудете эту фамилию, тем лучше. Вы и так уже наворотили. Вспомните хотя бы двух советских офицеров, которых вы избили со своим дружком.

…Они вышли из-за угла, как в анекдоте, два пьяных вертолетчика. И хрестоматийно попросили закурить. И все бы ничего – он протянул им огонек навстречу. Если бы второй не начал шарить по ней глазами и не сказал: «Ниче телка у тебя, я бы ей вдул».
Он, конечно, толкнул ее назад, когда начался мордобой. Грубо, между прочим, послал: типа, вали подальше.
Она, конечно, не пошла подальше, а сняла с ноги босоножку. Ох, уж эти шпильки-выручалочки 80-х!..
Она метелила вертолетчиков ногами и босоножкой и почему-то про себя проговаривала Маршака:
Я страусенок молодой,
Заносчивый и гордый,
Когда сержусь, я бью ногой,
Мозолистой и твердой!
- Жениться на тебе, что ли? – сказал он, умываясь у колонки. – Но ты же и меня будешь лупить босоножкой…

- Это не смешно, Марина. Это очень плохо кончится для вас.
Ладно, пора кончать эту комедию.
- Уже кончилось, Владимир Иванович.
- Правда?
- Правда.
Он не поверил. Он даже, кажется, смутился.
- Поймите, мы о вашем будущем беспокоимся, Марина. У вас хорошая репутация. Будет жаль, если институт потеряет хорошую студентку.

… Институт не потерял хорошую студентку. Меня вообще никто не потерял, и я ничего не потеряла.
Это ясно теперь, когда я смотрю на фото мужчины в глянцевом журнале, заботливо присланном мамой – вот, мол, посмотри, каков твой герой сегодня. Если бы не подпись под фото, не узнала бы ни за что.
Человек на обложке легко вольется в строй бизнес-элиты, которой я служу последние годы за кусок хлеба с черной икрой. Его сиротский дорогущий костюм, его керамическая вышколенная улыбка, его холеная седина ни о чем мне не говорят.

Где ты, мой смуглый мальчик?
Там, на лавочке, под каштаном, ты по-прежнему смотришь в будущее рабской родины, твоей и моей.
Нас действительно развели история с географией. Но это не главное.
Просто я не стала для тебя тем, кем ты стал для меня.

В моем монастыре прохладно, малолюдно и дышится легко – на дворе индейское лето.
Знаешь, я жалею об одном – даже не разглядела Джо Дассена. Я видела только тебя, слышала музыку, и не разобрала слов:

Мы будем влюблены, когда не станет любви. Наша жизнь теперь окрашена всегда в цвета индейского лета.

udaff.com