– ухмыльнулся Лапин.

– Каков мерзавец, – сквозь зубы процедил Пантелеев. – Каков подлец!

– Ну, от чего же сразу и подлец? – удивился Лапин. – Может быть, в нем говорит ущемленная гордость? Обида за страну или за народ…

– Войну ведь не народ проиграл, да и не мы, не государь. Просто взяли отсрочку, после еще наверстаем, вот увидишь!!!

– Ну-ну, полно Вам, батенька, – ухмыльнулся в своей обыкновенной манере Матвей Ильич. – Что это ты наверстывать собрался? Я считаю, никто не захочет разворачивать вторую кампанию с турками, это не выгодно никому.

– Развернут! – горячо заверил товарища Пантелеев. – Еще как развернут, сами же турки!!!

Незаметно на город навалилась ночь, не принесшая ни ожидаемой прохлады, ни успокоения, в коем так нуждался теперь Николай Иванович. Взявши извозчика, он отправился домой, ссылаясь на необходимость, как следует подготовить отъезд. Лапин же остался еще “погулять и развеяться”, как сам он заявил.

***

Путь до N-ска, не был отмечен ни осложнениями, ни примечательными происшествиями, взяв отдельное купе, Николай Иванович оградил себя от каких либо осложнений с попутчиками, просто попросил проводника не беспокоить, и, отужинав, заснул, предвкушая сладостную праздность ближайших дней.

На вокзале встречал старый Макар, с коляской и парой дюжих парней. Произведенный отцом Николая Ивановича в старосты в незапамятные времена, он был этаким семейным другом, проводником меж крепостными и хозяевами. Погрузив вещи и получив от Ивана Николаевича “на сласти”, парни отправились в ближайший кабак – «пропустить по чарочке» за здравие барина. Барин же, в сопровождении старосты, отбыл в поместье, слушая последние новости о жизни деревни в его отсутствие.


– Да что ж у нас то... все по-людски... не абы как, – гудел Макар. – Вот справно отсеялись по весне, чай в этом то годе, оно и урожая можно ждать. Скотина, вроде, в рост пошла, голов то прибавилось заметно, супротив прошлого году.

– А что, – удивился Пантелеев, – и, правда, дела в гору идут? Можно ли в таком случае рассчитывать на какой-то доход, помимо обычного?

– Ну, доходу особого то я не обещаю, а что тысячи три вам, барин, в этот год пошлем, то верно.

– Ну а как же народ то? Не жалуется? Недовольных нет? – забеспокоился Николай Иванович, предполагая меры, которыми был, достигнут такой “экономический подъем”.

– Да знамо дело, недовольные всегда найдутся, да нешто всем угодишь... Двое вот в бега подались, смутьяны, многих подбивали еще, да только это все зазря, ваше благородие. Больше то народ за вас стоит. Еще батюшку вашего помнят, но таких, все меньше остается, кто застал. Старость она ведь никого не щадит, смерть погодить никак не может. Вот и нянюшка ваша, Аграфена Никитична, преставилась перед Пасхой почти, всей деревней хоронили... по-людски все, справно устроили...

– Аграфена... – в голосе Николая Ивановича не промелькнуло даже тени, присущей моменту грусти, няню свою он и не помнил толком, но что-то сказать было надо.

– Да что ж, жизнь, она ведь того... – емко подытожил Макар. – Вот матушку то на погост пойдете проведать, авось, и к Аграфене на могилку то заглянете. Она ж вас до самой смерти помнила, все ждала, что приедете, повидать хотела перед смертью...

– Да. Да, – рассеянно проговорил Пантелеев. – Это так правильно и естественно.

Дорога шла вокруг небольшой рощицы, где в детстве, маленький Коленька прятался от родительского гнева. Впереди замаячила деревня. Места кругом тянулись живописнейшие и заповедные. Пантелеев постоянно норовил зацепиться за какую-нибудь выдающуюся деталь, задержаться на мгновение, восхищаясь открывшимся видом.

Сплошь поля и луга необыкновенной красоты лежали вдоль дороги, тут и там, расчерченные густыми рощицами берез и дубов, скатывались они полого к недальней реке, за рекой же начинался вековой лес, славный богатой охотой и дарами природными. Дух захватывало от вида окружающих просторов. Сколько себя помнил, Николай Иванович никак не мог не удивляться тому, что вот это все земля русская и не вся даже, а лишь малая часть ее, принадлежащая, ему лично.

Все население деревни, как по команде, высыпало на улицу, приветствовать барина, забывшего, когда приезжал в последний раз. Пантелеев никого и не помнил толком, кроме Авдотьи, которая, еще при отце, работала в кухне, и Макара, так же, возвышенного над остальными, столь давно, что и сам он, наверное, не помнил, сколько лет ходит в старостах.

Мужики, по своему обыкновению, и, помня “науку” старого барина, ломали шапки в руках, выстроившись вдоль дорожки, ведущей к воротам. Бабы стояли, потупив взоры и шикая на ребятню, с веселым визгом бегавшую меж дворов; детям до барина дела не было, они, не прекращая игр, перебежали за околицу и уже оттуда, без особого интереса наблюдали, за происходящим.

Войдя в дом и велев отнести багаж, Николай Иванович, подозвал Макара:

– Макар, ты бы мне хоть показал, что тут, а то подзабыл я, что где находится.

– Да что ж, барин? Что ж тут показывать то? – удивился старик. – Вот второй этаж – хозяйские комнаты, внизу – людская, столовая, кухня. Да, зал каминный, и вот, извольте посмотреть, веранда для чаю.

– А что это, во дворе?


– Так ведь сарай, старый, еще при батюшке вашем строили, сперва то там конюшня была, а как батюшки вашего не стало, так барыня велела, туда вещи старые снести, его, ну и другие тоже, теперь то он, почитай, пустой стоит...

– Ну что ж, спасибо, вспомнил что-то вроде, пойду, теперь и прогуляться можно, – с деланно бодрым видом Пантелеев отправился на улицу. “Хорош барин, своего дома не знаю” – подумал он.

***

Лизку Николай Иванович встретил поутру, во дворе. С детства, имея обыкновение рано вставать, находясь на отдыхе, он вышел после завтрака на прогулку, надеясь предаться мыслям о перспективах отношений с княгиней.

Девушка вошла во двор, неся в руках кувшин, но, увидев барина, встала, как вкопанная. Она, кажется, не ожидала встретить его в такую рань, да еще и одетого в простое платье, для прогулки – домотканая рубаха, свободные штаны и сапоги, оставшиеся от отца – в багаже его не оказалось ничего подходящего для променада по сельской местности и пришлось облачиться в то, что оказалось под рукой.

Она привлекала своей простой красотой и неординарной, для дворовой крестьянки, внешностью – большие глаза ее, казалось, пытаются вместить в себя весь мир, волосы, заплетенные в косу, доходили до поясницы, точеное лицо, удивительные губы – все это выдавало в ней породу, даже нос был какой то не крестьянский – прямой и изящный.

– Доброго утречка, барин, – после некоторой заминки, нашлась она. – Как почивали?

– Да, неплохо так, спал как в детстве, – улыбнулся Николай Иванович. Однако ж в его отсутствие не только няня преставилась, но и чудные девушки подросли. Какая приятная неожиданность.

– Вы никак на прогулку собрались? По росе то сейчас мокро ведь, повременили бы.


– Ну, я не сахарный. А к моему приходу баньку истопите, Макару передай,