Она выглядела хорошо, была молода — мы познакомились, когда ей было двадцать два, - и стоила из себя представителя Самой Опасной Работы На Свете. Работа и правда была опасной. Многие спивались. Во всем остальном эта работа была безопаснее труда сторожа на складе мягких игрушек. Гребанные журналисты никому на хрен не нужны. Их всегда можно купить.

Скажи я все это Оксане в лицо, боюсь, она бы меня не поняла. Так что я молчал.

А эта звезда, когда заходила к нам в кабинет, порывисто бросала:

− Четверть полосы, срочно в номер, третий кегль, пятый шрифт!

Мы, технический персонал, только смеялись. Она и понятия не имела, о чем говорила. Но мы любили, когда она заглядывала. Платье у ней вечно просвечивало, и мы вечно спорили, кому теперь она дает. Имен технического персонала в списке не было. Все знали, что эта невероятно честолюбивая девка трахается Только с предеставителями так называемых творческих профессий. Хотя, - думал я, наблюдая за ними, - творческого в профессии журналиста очень мало. Меньше даже, чем в труда охранника склада мягких игрушек. И здорово удивился, когда эта сука осталась после работы — уж они-то работали мало, не то, что мы, - перекинуться со мной парой словечек.

− Дружище, ты сорвал куш, - смеялись ребята из цеха издательства.
− Эта сладкая киска на тебя потекла, - говорили простые суровые ребята из цеха экспедиторов.
− Ерунда, - говорил я, - эта киска и пуговицы не расстегнет, если у тебя нет тетрадочки Стихов, или ты не задумал Поэму, да еще и не состоишь в штате от заведующего отделом и выше.
− Ну так напиши стихов или задумай поэму, - смеялись они.

Я только отмахивался. Но на секс втайне рассчитывал. Все знали, что Оксана — сторонница Свободных Отношений. Эта была вторая ее фишка, после Богоизбранности ее профессии сраной.

− Свободные Отношения это основа счастья и мира, - говорила она.
− Мужчина мне нужен как партнер, как союзник, - говорила она.
− Люди не должны друг друга Связывать, - говорила она.

После чего убегала на пресс-конференцию, посвященную числу подметенных тротуаров с таким видом, будто летела в Бейрут на войну. Вот коза! Но, видимо, вся эта хрень насчет свободных отношений касалась только тех, кто был сам не лыком шит. А я, кажется, был весь из лыка.

Так что, когда она после двух свиданий, непомерно меня удививших, пригласила меня к себе, и мы у нее на диване неловко потрахались, - я все старался не задвинуть как следует, потому что член у меня, как и все остальное, крупный, - заявила, что беременна, то я не сопротивлялся.

И мы поженились. Само собой, она беременна не была. Так оказалось месяц спустя. Доктор был в шоке. Как такая продвинутая баба могла задолбать себя страхом залететь до ложной беременности, думал он, и я видел это в его глазах. Но, я, - несмотря на слухи, - знал, что она не специально. Она и правда думала, что беременна. Видели бы вы ее глаза, когда она думала, что залетела. Она была напугана до смерти, до усрачки. И куда только подевались все эти Твердые Убеждения и Вера в Свободные Отношения? Видимо, в пизду. Жаль только, что больше ничего в этой пизде не было.

− А что же это было? - спросил я.
− Задержка видимо, - стыдливо сказала она.

Я рассмеялся. Вот тварь. Свободная Женщина Двадцать Первого века. Задержки от беременности отличить не в состоянии. А как же тесты, полоски, и куча всякой другой херни, которой вы забиваете себе голову со времен начала движения суфражисток, хотел я спросить ее. Но в который раз в своей жизни промолчал. А она пошла на какой-то блядский фуршет, не взяв, по обкновению, меня. А я отправился в наборную, перепечатывать какую-то фигню, накаляканную корявым почерком одного из этих гениев непризнанных, экс-трахарей моей жены. Все они почему-то смотрели на меня с сочувствием. А я на них — с легким удивлением.

Когда весишь центнер, и это не жир, можно позволить себе поиронизировать над сочувствием.
ххх

У боссов дела шли отлично. В том числе и за счет повышения наших зарплат. Ну, которого никогда не было. Агентство, в котором мы работали, спустя несколько лет стало холдингом. Мы открыли телеканал, ради, и пару газет. Само собой, не мы, а наши хозяева. Но Оксана, которую я тогда еще не бил, всегда говорила «мы». Она всегда увлекалась, эта коза.

− МЫ сделали по рейтингу конкурентов! - радостно визжала она, врываясь в операторскую, где я стал проводить больше времени, потому что мне доверили кое-что на монтаже.
− МЫ сделали то, - говорила она.
− МЫ сделали это, - говорила она.
− МА команда! - говорила она.
− МЫ добились увеличения прибыли на двадцать семь процентов! - говорила она.
− Посмотрите, как у нее горят глазки! - говорил кто-то из педерастов-акционеров.
− Вот как надо переживать за судьбу ОБЩЕГО дела, - пиздели они.

Хотя ОБЩИМИ у нас с этими говнюками были только проблемы. Прибыли и акции были НЕ общими, конечно же. Ну, работяги только посмеивались. Ну, и я с ними. Дома я просил ее умерить пыл, но она говорила, что это у меня все от замкнутости. Ну, я затыкался, и ждал, когда она выйдет из душа, чтобы потрахать ее немножко. Получить свое за день унижений и тяжелой монотонной работы.

− Что, ОПЯТЬ? - спрашивала она.
− Только не глубоко, - просила она.
− Нежнее, милый, ты же МУЖЧИНА, - говорила она.
− Ты просто ОБЯЗАН меня беречь, - говорила она.

Так, как будто мужчина это кастрированный кот, который должен массировать пизде клитор, чесать спинку, приносить кефир и повидло из магазина, платить по счетам, и скрываться в своей гребанной корзине всякий раз, когда осточертеет хозяйке. Кстати, о счетах. Оксану — за миловидную внешность — перевели в дикторы телевидения. И она стала зарабатывать чуть больше меня, хотя все равно мало. Но дело было не только в деньгах. Она с ума сошла от важности. Теперь слово ТВОРЧЕСКИЕ во всех его склонениях и падежах не слетало с ее пухлых губ, которыми, кстати, отсасывала она мне не очень охотно, так как я был «чересчур большой». Творчество, мы творческие, творческая, о творчестве, творить, наша творческая... - только и делала что трындела она.

Господи, а ведь она была всего лишь диктор. Долбанный диктор. Говорящая голова. Человек, которому приносят сообщения агентств, и который исправляет в них пару запятых — а может и не править, - и зачитывает их перед камерой.

Но она диссонанса не чувствовала.

− Мы, наркоманы и творцы эфира, - сказала она пафосно как-то на вечеринке, куда попал чудом и я.

Мне стало так стыдно, что я чуть было не дал ей по роже уже тогда.

Но сдержался. Тем более, что она зарабатывала теперь на пять-десять долларов больше, чем я. Для истерички ее типа это был отличный повод порефлексировать. Она тайком от меня звонила в службу психологической помощи узнать, как обращаться с мужчиной, «который унижен своим заработком». Блядь, подслушав, я едва с ума не сошел. Что себе выдумывает эта коза, думал