белочки с неприятно хитрыми птичьими глазками, наверное, все-таки их предполагалось поселить в детской, но в силу неведомых причин, или отсутствия деток, Бова решил оживить весёлыми белочками именно кухню. Два проводка, торчащие из потолка обозначали трагичность и стремительность расставания с ни в чем неповинной лампочкой. Из морозильной камеры была извлечена "седьмая модель" и, плеснув себе в стакан прозрачной, вязкой жидкости, Бова стремительно выпил.
- А чем у вас, - тут я осторожно прочистил горло, - так пахнет? Я спросил это довольно игриво, ожидая от увальня хоть какого-нибудь отголоска иронии.
- Ел еду, - неумолимо последовал смешной ответ.
- Жаль нет у меня художественного образования, война помешала:
- Какая война? - встрепенулся Бова.
- Ну, как же:
- А, ну да.

Мы помолчали, я закурил, он немедленно стрельнул у меня сигаретку, два раза промахнулся по коробку, жадно затянулся, выпустил дым углом рта, кстати, ни на какой войне я, конечно, не был. Синоптики предполагали дождь. Я решил поскорее закончить с этим бездарем и вынул блокнотик, что бы записать кое-какие подробности, даты, название картин - всё-таки работа, ничего не попишешь.

- Послушай, я ведь тоже не лыком шит, у меня ведь и закусить есть! - неожиданно быстро проговорил его бородатый рот. Откуда-то из недр столового ящика он быстро вынул заветрившийся, мягкий огурец похожий на огромную унылую гусеницу, налил себе еще и, перегнувшись через стол, возбужденно потряс меня за плечо. Да, несомненно, нужно было торопиться, и я приступил к расспросам. Да не тут-то было.
- Да брось, зачем мне твои вопросы? Всё равно вы ведь всё наврёте в своей газетёнке!
- Да, нет, зачем же - напишу как есть, слово, извините за выражение, в слово - вяло настаивал утомлённый корреспондент.
- Да вот только не надо издеваться! - уже закричал он - я ведь знаю, с каким презрением вы смотрите на нас, на бедных, неустроенных художников! Да мы ведь только начинаем, это начало только! А ведь вы в искусстве ничегошеньки не понимаете, ни аза ни ижицы, а я ведь за него могу и честь свою продать, мы модернисты, мы авангардисты, мы идём впереди толпы на три года, мы впереди ведь, мы выше искусства! Да когда ж вы поймёте все это наконец, я ведь не могу уже! Угрожающе закипая ( я опасливо придвинул сигаретки к себе) его речь начала обретать неожиданную яркость и простоту народной мощи. Очень часто гремело слово "жиды". Что-то ещё крича про ложь и политику, с налившимися кровью бараньими глазами, поочерёдно сжимая сиреневые кулачищи, он встал и шагнул ко мне.

Я, как в страшной сказке, попятился к окну. Вдруг слева что-то взметнулось и светлые белые брызги, язвя меня длинными иглами посыпались сверху, воздух качнулся и посвежел. Неужели он банально засадил мне бутылкой по голове, лениво подумал я, медленно разглядывая удаляющуюся вверх красную смеющуюся ряху в сверкающем и искрящемся оконном проёме? Почему-то вспомнился наш главный редактор, не старый ещё мужчина, - он говорит, говорит, а я вижу провинциального фокусника, он тянет и тянет из цилиндра разноцветные атласные ленты связанные узелками размером с ноготь. А почему я хотел назвать статью "Художник, человек, патриот"? Не помню. По-моему он ещё помахивал мне ручкой, когда чахлые кусты с треском сомкнулись надо мной и три старушки в плащах серого цвета медленно привстали с лавочки. У бабы Лизы (она самая высокая и хмурая в этой образцовой скульптурной группе) бесшумно соскочил с рук хитрожопый кот Шульц.

Всё утонуло в пыльной сиреневой тьме. Через две минуты, я, поднявшись наверх( дыхание спокойное, ровное) снова вошел в уже знакомую мне квартирку.

- Ладно, ладно - ишь ты, раздухарился,- степенно проговорил мне Антон, сидя на кухне. Заходи дух - омлета, удачно скаламбурив, пригласил он -
- Я на самом-то деле, я ведь хотел показать тебе мою последнюю картину.
- Последнюю так последнюю, - ладно, что ж пойдем, взглянем. Мы опять оказались в комнате набитой разноцветным хламом, сопя и кряхтя, Бова принялся отыскивать в пыльных папках свой уже совершенно не нужный шедевр. Когда он нагнулся, шея его налилась пурпурной кровью, волоски на его тощих икрах приняли особо вызывающий вид, полы его смехотворного халатика разошлись.: Дальше сдержаться уже я не смог. Мгновенно выхватив из заднего кармана выкидной нож, щелкнув, я вонзил его в податливый холодец ягодицы философа-авангардиста. Хрипло вскрикнув, он возмущённо повернулся ко мне.

- Ух, да щас я тебя, тва..
Следующий удар оказался смертельным, но я нанёс его уже в другое место. Он стоял передо мной во весь свой огромный рост, и в его удивлённых мальчишеских глазах навернулись крупные слезы. (Одна слезинка, отразившись от лоснящегося халата, прыгнула и рассыпалась о мою пуговицу.) Он как-то кособоко обмяк, зачерпнул пятернёй воздух, хватил ещё, и, открыв рот, завалился, опрокинув расшатанный стул и стоявшую на нем баночку с розовой краской.

"Прощайте канарейки - предвестники беды" - крутился в голове отрывок популярной песни. По известной традиции бойких фильмов я заметался по комнате и стал искать что-нибудь быстро горючее, скоро воспламеняющееся, однако пришлось довольствоваться холстами любезно предоставлеными хозяином дома, они чудно тлели и коптили. Покончив со всеми этими скучными делами, я быстро вышел, притворил за собой дверь и легко сбежал вниз. Наверное, изумлённые и перепуганные бабушки вызвали какую-то службу - вдали послышались утробные завывания сирен. Когда я вышел из подъезда, под окнами его квартиры уже собралась тихо возбуждённая, прискорбно-любопытная толпа. Предположения синоптиков начали скупо сбываться. Я закурил, под ногами по привычке хотело было хрустнуть битое стекло (обошел), двое лучезарных голодранцев проводили меня завистливыми взглядами, ещё бы, ведь задание редакции было выполнено.

udaff.com