виду?» – миссис Фример действовала быстро, но соображала, к счастью, медленно. «Я имею в виду, что вы абсолютно правы. Извращенцам не место в нашем городе!» – спохватился Соларев и подписал. Ситуация не предполагала альтернативы: отказаться значило стать объектом следующей кампании миссис Фример, а этого он не пожелал бы и заклятому врагу.

Дожил. Неужели я не люблю собственных детей? – думал Соларев, но лениво, без пафоса. – Ну, да не люблю. И что? Имею право. Я их растил, как говорится, не спал ночей. Работал на них, на их нянек, врачей, на «Диснейлэнды», на «Плейстейшены», на идиотский минивэн, на частные школы, спортивные секции и уроки разной левой фигни, на шмотки, на их тупорылую мать, на ипотеку, на этот дом, чтоб он сгорел на хер. Пока Ваня и Юлька были маленькие, Соларев любил возиться с ними. Геморрой, конечно, но он стоил того: дети были свои, родные. А сейчас все: выросли детки. И выросло из них... Мда, с потомством как-то не получилось. А могло бы. Наверно...

3

Женщину звали Ифа. То есть, на самом деле у нее было редкое имя Глафира, но Солареву оно не нравилось: в воображении возникал залапанный графин. Производные Глаша и Фира звучали и того хуже. Еще в начале переписки Соларев переименовал проект в Алгорифу, а потом сократил до Ифы. Проект не возражал.

Внешне Ифа не разочаровывала. Южного типа. Чуть полновата, но лучше так, чем наоборот. Одна деталь особенно порадовала Соларева: у Ифы была выдающаяся задница, в прямом смысле. Облегающее платье открывало взору два очень круглых и очень выпуклых полушария. Будто небольшой глобус распилили напополам. Соларев подумал, что не удивится, если, раздев Ифу, обнаружит слева Америку, а справа - Африку с Евразией. А если не обнаружит, то нарисует сам. Впрочем, картография подождет. Сначала – ужин.

Интерьер кафе «Облако в штанах» должен был передать дух времени, когда поэт работал шершавым языком. На стенах местами открыли кирпичную кладку, будто обвалилась штукатурка. Тут и там висели плакаты: рабочий колол штыком буржуя, большеротая Лиля Брик в косынке призывала покупать книги Ленгиза; реклама Моссельпрома, Гума, Трехгорного пива, которое выгонит вон ханжу и самогон, и Резинотреста, чьи соски предлагалось сосать до старых лет.

Соларев заказал рыбный салат «А вы могли бы?», борщ украинский «Бурлюк» и биточки «Хорошо!» Ифе приглянулась блюдо под названием «Азорские острова». Из напитков выбрали ананасную воду и красное вино. Юная официантка долго боролась с пробкой, раскрошила половину и, когда уже почти вытащила, не удержала бутылку. На скатерти растеклось бордовое пятно. Девушка перепугалась, хотела тут же сменить скатерть, но Соларев сказал, что все окей и беспокоиться не надо.

Ифа болтала без остановки. Рассказывала про подружек, смеялась над ними и – что понравилось Солареву – сама над собой. Отвечать было не обязательно. Соларев пил вино, и, разглядывая ее рот и глубокий вырез на платьею, представлял, как будет развиваться вечер. Ифа ему кого-то напоминала.

– Кстати, в этом здании раньше был кинотеатр, и в девяностые годы здесь показывали исключительно порно», - вдруг сообщила собеседница.

Точно! Ифа была похожа на дуэнью из «Рыбыни греха». Девятнадцать лет назад, пока веселый доктор выскребал из Маринки его наследника, в этом же зале Соларев смотрел, как два мажора на экране по очереди пердолят сочную брюнетку.

Лицо Ифы, кадры старого фильма, бледная, пьяная после наркоза Маринка, винное пятно на скатерти, простыня с кровавым кругом, – картинки перед глазами Соларева менялись, будто узоры в калейдоскопе. Продолжая кивать и улыбаться, Соларев опустил руку под стол и расстегнул ширинку. «Двадцать лет спустя», - подумал он, принимаясь за дело. – «Сеанс ностальгии и онанизма. Что, в общем, одно и тоже». Израсходовать боекомплект Соларев не боялся: элексир он уже принял.
Для достижения результата потребовалось больше времени. чем обычно. Люди вокруг. Это, знаете ли, отвлекает.

– Что ты там делаешь под столом? – спросила Ифа со смехом. – Что у тебя в руках?
– Ооооблако, ¬ выдохнул Соларев.
– Какое облако?
– Которое в штанах. Сейчас покажу.

Соларев вытер руку о скатерть, достал из кармана коробку и поставил перед Ифой. На картонной крышке было написано «Cloud Nine Jewelry».
– Это мне? – Ифа прижала ладони к щекам. – Ой, какая прееелееесть!
Бижутерию для раздачи гвардии и новым знакомым Соларев покупал по интернету оптом. Если разницы не видно, зачем платить больше?

Ифа ахала, восхищалась размером и формой псевдожемчужин и, надев ожерелье, то и дело прикасалась к нему. Приятный вечер превратился в романтический – и стал еще приятнее. На десерт Ифа заказала чизкейк «Вероника» в виде сердца, залитого клубничным сиропом. Соларев ограничился фирменным коктейлем «Бруклинский мост». Он следил за фигурой.

Когда они вышли из ресторана, вечер был теплый и тихий. Ифа взяла Соларева под руку, уютно прижалась к нему, и они пошли по улице, неширокой, со старинными домами по обеим сторонам. Студентом Соларев здесь часто гулял. Правда, кафе и бары тогда выглядели иначе. Вот тут на углу была пельменная. Пельмени – дрянь, зато можно было приносить с собой водку. Давясь мерзким варевом, юный Соларев разглядывал красные лица посетителей и думал, что у него будет совсем другая жизнь. Большая и яркая. Радостная. В общем, так и случилось. Грех жаловаться. А главное – не на кого.

Соларев остановился.
–- Мишенька, ты устал?
– Не знаю...
Невидимая преграда мешала идти. Минуту Соларев стоял и, пытаясь придти в себя, дышал медленно и глубоко. Так вот оно что... Запах. Запах! Тошнотворный и восхитительный. Запах настиг его через двадцать лет.

– Пойдем. Туда. Туда! – Соларев потянул Ифу к проходу во двор.
В углу темнел массивный куб. Соларев шел на запах и тащил за собой женщину в вечернем платье.
– Ближе. Еще ближе! Ближе, я сказал!
– Миша, что тобой? Это же мусорка. И рыбой гнилой воняет...
Соларев схватил Ифу за локти, притянул к себе, заглянул в красивое испуганное лицо.
– Глафира, то, что ты от меня хочешь – а ты хочешь многого, правда? – так вот, все это будет. И даже больше. При одном условии. Давай не в гостинице, а здесь.
– Как это здесь, Мишенька? – Ифа хлопала ресницами.
– А вот так!
Соларев, развернул ее спиной к себе и толкнул. Чтобы не упасть в помои головой вперед, женщина схватилась за край контейнера.
– Вот-вот. Молодец! – шептал Соларев. –Так и стой. Хорошо. Очень хорошо!

Скульптурная задница Ифы вблизи оказалась теплой и мягкой. Желтовато-белой, как луна.

Ифа стонала – сначала часто и отрывисто, потом протяжно. Ее голос, словно по горке, скатывался с верхнего регистра сопрано в контральто. На высокой ноте Соларев шел вперед, на низкой – подавался обратно. Потом размеренный ритм смялся, сбился комом, скрутился как простыня после бессонной ночи. Врываясь в Ифу,