У неё это… – Коваленко глянул через Пашкино плечо на Осипчука, – что там у неё, Михалыч?
- Пневмония, говорят. Только вылечить не могут уже второй месяц.
Завьялов обернулся. Поймав его взгляд, Осипчук тут же опустил глаза в пол. Паша еле заметно усмехнулся. Подумал про себя, вспомнив присказку про свет советской власти: «Теперь тоже, видать, по ночам во вторую смену подскакиваешь. И не пневмония у неё, а тубрик – уж как пить дать».
После убийства Круглова Пашкина интуиция практически не давала сбоев. Мало того, он научился определять тему предстоящего разговора и безошибочно угадывать, что именно беспокоит собеседника. Это позволяло находить болевые точки оппонента и извлекать для себя выгоду. А какая выгода может быть в лагере? Так, мелочёвка… Заполучить шерстяную фуфайку, на которую положил глаз Днепр или кто нибудь из блатных, да попросить, чтобы на вахте не сильно курочили и шмонали посылку. При беседах, и тем более, при оказании помощи лагерному начальству, выгоду можно было извлечь колоссальную - это тебе не вшивники у новичков тырить…
- Не сомневайся, Михалыч. Он не только болты да увечья мостырить может. Днепрова от язвы вылечил, сам видел, – заверил Осипчука начлаг. – Забирай его. Машину я тебе дам и из ребят кого…
Коваленко нахмурился и пощёлкал пальцами, как бы собираясь с мыслями, а затем сказал, обращаясь к конвойному:
- Звягинцева сюда, быстро. С ними поедете, оба.
Начлагеря перевёл взгляд на Пашку.
- Смотри, Завьялов чтоб без фокусов у меня… Никаких вырванных позвоночников. Понял?
- Я же объяснял по поводу Круглого…
- Понял, спрашиваю?
- Понял, гражданин начальник.

Всю дорогу Андрей Михайлович Осипчук, сидевший на переднем сидении, рассказывал Завьялову о дочкиной болезни. Началось с того, что аппетит пропал, потом кашель начался. Температура почти всё время, беда прямо. В больнице больше месяца лечили сначала от бронхов, потом от пневмонии. Симптомы, говорят, похожи. Увлекаясь, Осипчук поворачивался к Пашке, зажатому на заднем сидении между двумя конвойными, и тут же прятал глаза. Совестно ему было перед политическим распинаться и помощи просить.
«Значит, здорово его прижало, – подумал Паша, – грех не воспользоваться».
Единственно, что беспокоило Завьялова – результаты его лечения. Он до сих пор помнил, чем обернулась для него история с женой начальника райотдела. Теперь вот опять… Карма, не иначе. С другой стороны, Завьялов уже не тот зелёный пацан. Знает больше и о традиционной медицине, и о травах. Библиотекарь по Пашкиной просьбе выписывал из-за периметра всё, что было связано с медициной: книги, справочники, пособия и даже одну незаконченную диссертацию приволок.
Пашка прикрыл глаза и под монотонное бормотание Осипчука, попытался прислушаться к своим ощущениям. Внезапно на него накатила какая-то мрачная и липкая чернота. Лагерную жизнь светлой не назовёшь, но это было нечто гораздо более тёмное и безрадостное, и совершенно не связанное с зоной. Скорее, что-то сродни страху, когда стоишь на краю обрыва, а тебя так и подмывает прыгнуть вниз. И одновременно он снова поймал себя на предчувствии, что в лагере его скоро не будет.
- …А вчера ночью начала кровью харкать… Весь платок в пятнах. Не знаю, что и делать. И кашляет, не переставая. Не спит совсем. Ты учился?
- Что? – Пашка открыл глаза и уставился на начальника строительства.
- Ну, на врача? Учился?
- Читал много.
Казалось, что Осипчук расстроился. Развернулся на сидении и теперь смотрел только на дорогу. До самого дома.

Машка, дочка начальника строительства, была бледнее смерти и худющая как скелет. Но Пашка определил сразу – жить будет. Поколдовал немного над больной и вышел из спальни. За ним следом Осипчук.
- Ну, что?
- Травы нужны.
- Какие ещё травы?
- Разные: шалфей, подорожник, медуница, крапива - это для настоя. Молоко ещё… Свежее. И мёд. Ёлки тут есть?
- Какие ёлки? – опешил Осипчук.
- Обычные.
- Ну, в лесу есть, – Михалыч неопределённо махнул рукой в сторону воображаемого леса.
- Платки носовые не стирайте. Всё нужно сжигать, и это… Окна откройте, а ещё лучше – вынесите постель на веранду. Хотя бы днём пускай она на улице будет.

***
Теперь Завьялов ездил к начальнику стройки каждый день. Конвойные, первое время не отходившие от Пашки ни на шаг, теперь всё чаще оставались во дворе дома.
- Чем меньше будет мельтешни, тем быстрее получим результат, – сказал Паша отцу девочки, и Осипчук на второй день выпихнул вертухаев за дверь. Каждый вечер к дому начальника строительства подкатывала эмка, и лекаря отвозили обратно в лагерь.
Машка на первых порах ещё больше сникла и похудела. Пашка уж было подумал, что интуиция его подвела, и девчонка вот-вот помрёт. Может, поэтому по дороге сюда его накрыло какое-то тёмное предчувствие? Но к концу недели на Машкиных щеках появился румянец. Правда, температура здорово подскочила. Родственники начали высказывать опасения на этот счёт, но Завьялов отмахнулся.
- Организм борется, – сказал он.
Жар держался пару дней, а потом спал. В пятницу Маша попросила покушать чего-нибудь.
Вечером сидели на веранде, пили чай. Осипчук, чувствуя себя обязанным, сам бегал за кипятком, подливал в Пашкину чашку, подкладывал варенье. Завьялов испытывал двойственное чувство: с одной стороны ему было противно такое вот поведение Осипчука, с другой – его переполняла гордость от сознания собственной важности.
К концу чаепития Осипчука потянуло на откровения.
- Завьялов, ты откуда сам?
- С Пятигорска.
- Понятно. Не бывал… с Кавказа, значит?
- Угу.
- Немцы там сейчас, знаешь? – спросил Осипчук. – Ну, под Ростовым. В Грузию рвутся, гады.
Пашка отрицательно мотнул головой. О положении дел на фронте из лагерного начальства никто особо не распространялся. Отдельные слухи доходили от тех, к кому родственники приезжали. Пашкина мать в последний раз была полгода назад. В письмах ничего не писала, боялась.
Осипчук всё время ёрзал на стуле, и Пашка в который уже раз за сегодня понял, что тот хочет его спросить про убийство, но не знает с какого боку подойти. Наконец, решился. Почесал за ухом и как-то нелепо начал:
- Вот, Круглов, к примеру…
И осёкся сразу.
- А что Круглов?
- Ну, ты его изуродовал. Зачем?
- Я Коваленко и следователям всё рассказал. Нашло на меня. Он мне проходу не давал.
- Ну, уж так то… – Осипчук развёл руками, – убил и убил, невелика потеря. Уродовать-то зачем?
- Чтобы в бараке боялись, – ответил Завьялов. – Там закон волчий. Если не ты, так тебя.
- Ну да, ну да. Я слышал, что ты не только врачевал до лагеря. Говорят, спиритизмом занимался. Духов вызывал. Книги у тебя нашли - Рериха и Блаватской. Я не к тому, что это хорошо или плохо – не мне решать. Слышал, ты предсказывать можешь…
Завьялов отставил чашку и посмотрел на Осипчука. Не хотелось ему на эти темы беседовать ни с кем, тем более, с лагерным начальством, потому как знал, что с масонством правительство давно борется. Причём, довольно успешно. Поэтому он решил тему