везде», «Про подрочить», «Кому нахуй нужна эта физика») и один стих, начинавшихся словами «Я в рот ебал учителей…» Тем же вечером, набрав их на компьютере и дополнив своими комментариями, Вася рассеял тексты по падоночьим ресурсам, и наутро они проснулись знаменитыми. Во всех гостевухах только и обсуждалось, «какие уебанцы эти Костолом с Волнорезом и какую хуйню они пишут».



…Обретя популярность, наши друзья заважничали. Они перестали здороваться со старшими и со сверстниками, начали грубить учителям, и на школьных вечерах ни с кем не танцевали, а только загадочно ухмылялись, словно бы говоря: «а вы и не знаете, что мы вас на хую вертели. А вы и не знаете, кто надрочил физкультурнику в классный журнал. А вы и не знаете, что настоящий падонок никогда не упустит возможности посрать мимо общественного унитаза, что мы и проделали уже три раза». Правда, старшеклассники, всё равно продолжали изводить наших друзей, отбирать мелочь и даже иногда бить, но первоклашки реально стали их побаиваться, пацаны из параллельных классов зауважали, а девочки, так и не решив, как в такой ситуации себя правильно вести, начали строить глазки.

В сети их авторитет тоже постепенно рос. Из «уебанцев» они выросли уже в матерых «уебанов», а скоро должны были даже перейти в «уёбков». Молодежь от их непроходимо тупых текстов просто ссала кипятком, а более старые и мудрые деятели контркультуры лишь втайне посмеивались.

Друзья не теряли даром времени: изучив азы HTML, они передрали у кого-то дизайн и сляпали свою страничку. На разукрашенном хуями хоумпейджике вывешивались все их креативы, по тем или иным причинам не прошедшие цензуру на контркультурных сайтах. Таковых, надо сказать, с каждым днем становилось всё больше. Но наши друзья не придавали этому значения: кому надо, тот оценит!

В один из дней Вася, он же Волнорез, пришел в Мише с мятой пачкой креативов и озабоченным ебалом.

— Пора переходить от теории к практике, — сказал он, потрясая бумагами.

— В смысле?.. — осторожно осведомился Миша, кося глазом на толстую распечатку.

— Да ты сам посмотри! «Как я дрочил в луна-парке». «Будни онаниста». «Утром я проснулся со стоячим хуем», и так далее… Блядь! Да тут почти все темы про дрочбу! — Вася схватился за голову. — Надо что-то делать… над нами же смеются.

— Кто смеется?

— Да эти… малолетки с удафф-ком. В Питере в детский сад №12 недавно инет провели, так эти засранцы первым делом полезли нас с тобой обсирать. Все камменты загадили, сопляки: типа, «сразу видно, где настоящие хуяторы, а где дрочеры, всякие там Васи-хуяси». Так и написали, прикинь! Йопт! И какая только сука настучала? У-у-у, пидар, еще молоко на губах не обсохло…



— Да, надо имидж зарабатывать. — Друг поскреб покрытый пушком подбородок. — Может, пива напьемся, как неделю назад? Устроим второй «алкоголь-пати».

— Не, мне одного раза хватило.

— Одной бутылки… — подъебнул друга Миша.

— Не пизди, пидар, нах, — с достоинством осадил его тот, — забыл как сам пьяный в троллейбусе рыгал? Вот это была абассака! Хорошо хоть, я тебе воротник свитера в этот раз на лицо натянуть успел…

— Мудило, а я чуть не задохнулся! Щас еще пизды дам за тот случай…

— Ладно, — примирительно сказал Вася, — зато мы креатив классный написали: «Как выпить много спирта и дажэ не скривицца».

— Это да. Но пора уже и «тему ебли» раскрывать, это щас модно.

— Беспизды пора, — согласился друг. — Но как? Вот ты ебался?

— Неа… А ты?

— Было дело, — скромно обронил Вася.

— Пиздишь!! — возмущенно заорал Миша, намереваясь дать другу в репу. Вася тут же капитулировал:

— Ну ладно, не ебался... зато у статуи в «Эрмитаже» пелотку щупал.

— Ты б еще гитару пощупал, она тоже с бёдрами, — сплюнул Миша.— Порнуха тоже не в счет. Надо что-то реальное отжечь, чтоб можно было жосский креатив написать…

— А что реальное-то? У тебя есть кто-то на примете?

— Ну, не знаю… В прошлом году Маринке Дубининой трусы на физре стянул, так она на меня почти не орала. Как думаешь, даст она нам поебаца?

— Конечно, даст, — повеселел Вася и хлопнул друга по плечу. — Куда она от падонков-то денетцо?

Довольные, компаньоны aka падонки тут же купили себе по кофейному мороженому и, сидя на лавочке у дома, целый день рассуждали о том, какие они — женские пелотки.



Вечером они выпили на двоих бутылку светлого пива и, порядком захмелев, засели в кустах близ дома предполагаемой жертвы. Оделись «падонки» в соответствии со своими представлениями о сексуальных приключениях: черный носок на голове, джинсы, рваные свитера и измазанные в говне кроссовки (друзья посчитали, что говно придаёт падонку мужественности). Из зарослей то и дело доносилось журчание, икота и пространные матюги, которые наши друзья в целях повышения личного культурного уровня выписали себе в блокнот.

Потом Мишу вдруг осенило:

— Слышь, этта… а ты гандоны взял?

— М-м-м-м... Зачем? — искренне удивился Миша.

— Ну а если она заразная? — Вася развязно погрозил ему пальцем. — Писали же ведь некоторые, что эти бляди все подряд… ик… сифилисом болеют... и всё такое. Нахуйа нам сифилис?

Миша с трудом попытался осмыслить услышанное. Потом нерешительно поскреб щеку:

— Ёбана… н-ну... А разве Маринка — блядь?

— Ну а кто же, ёпт…

— А откуда ты знаешь?

— Ну пизда же у неё есть… Значит, блядь!

Последний аргумент Мишу окончательно добил, и он, пособирав по карманам мелочь, покорно побрел в аптеку.

— Только с размером не напутай, — напутственно прошипел из кустов Вася.

Однако презервативы ему так и не понадобились, потому что Миша пропал часа на два. Поскольку он унес единственную зажигалку, то Вася не курил, и от этого его ожидание приобрело страдательный подтекст. Он уже собирался идти домой, когда часов в 9 сонные глаза наконец заметили угловатую тень, скользнувшую во двор. Всю дрёму тут же как рукой сняло.

— Кисакуку! Стоять, блять! — залихватски сказал Вася, вылезая из кустов перед Маринкой, и тут же конкретно зассал: та, как оказалось, возвращалась из музыкальной школы не одна, а с каким-то жирным пацаном, несшим за ней скрипичный футляр.

Но проблема тут же саморассосалась. Увидев его грозный, замутненный пивом взгляд, жирный ни слова не говоря пихнул скрипку Маринке в руки и, пятясь, дал дёру.

— Еще раз тут появишься — яйца оторву! — петушиным фальцетом проорал Вася, помахав вслед толстой заднице кулаком. Потом с развязной улыбкой подступил к девочке:

— Превед. Заверните поебаца…

— Чего? — опешила та. Материться Маринка не умела. Самое плохое слово, которая она знала, относилось к разряду детский обзывалок и звучало как «дура-колбаса». — Баранов, ты чего, совсем дурной? Чо ты тут делаешь? Чо ваще такое?

— Я не Баранофф... — зловеще хихикнул Вася, подходя еще ближе, — мы с Мишей теперь падонки, Маринка.

— Какие еще подонки?

— Падонки! Это страшные люди. И мы, бля, будем... это… ипать тибя, беспезды и бескартинок.

— Мне домой надо, придурашный! Пропусти…

— Хуй тебе!