Ну, бля, перец, этта… сегодня зажыгаем!

А Мишка вдруг срыгнул и промямлил:

— Блиать… Неохота мне выступать...

Я прямо оторопел весь и чуть выпитым пивом не обосрался. Как это блять — неохота? Вот так раз! Ай да пидарас! Ведь мы же репетировали? А? А как же Люся и Борис Сергеевич, которому я очки от Карла Цейса разъебал за здорово живешь? А бедный вафлёр Андрюшка? А все ребята, ведь они читали афишу и прибегут как один посмотреть, как Вася сосёт у папы? Я сказал негромко:

— Ты что, с ума спизданулся, что ли, йобаный в рот? Людей подводить? Я тебе щас рот ногтями порву, пидар блять.

А Мишка посинел и уже весь как-то осунулся:

— Подыхаю, кажись… Дениска, не покупай у тёти Дуси водку, она паленая…

Тут его густо вырвало, и прямо на меня.

Я ору:

— Водка ни при чем, это всё со страху. У меня то же самое, тока я не блевал, а обосрался.

И показываю ему свои отвисшие сзади штаны. Таки не удержался. Но пока Люся отмывала нас в сортире в умывальнике, стирала с наших йобел и жоп понос и блевотину, Мишка все равно был какой-то задумчивый. А я зато целых три раза сунул руку ей под юбку и поелозил пальцем в пизде. И она при этом хихикала. А Мишка посмотрел на меня и покрутил хуем у виска. Дурак Мишка, нихуя не понимает в этой жизни.

На большой перемене все ребята кинулись в малый зал, а мы с Мишкой еле плелись позади, потому что его снова начало тянуть в Ригу, а у меня жопа тоже начала неподецки разверзаться, прямо вулкан, и я отчаянно сжимал булки, пока не зажевал ими трусы, и тогда пришлось просто заткнуть жопу пальцем. Обычно это было приятно, но сегодняшний мандраж сбил к хуям всё настроение. Я горько пукнул и вытер палец об Мишкин галстук. В это время нам навстречу выбежала Люся, она так замоталась, что после туалета ещо даже не помыла руки, и вот она крепко схватила нас говняными руками и поволокла за собой, но у меня после поноса ноги были мягкие, как у папиной резиновой куклы-мужика, и заплетались, кабутто я сожрал стакан циклодола и запил поллитрой денатурата. А ещо меня тоже начало слегка подташнивать. Это я, наверно, от Мишки заразился. Сифилис там какой-нибудь, хуё-мойо… А может, та водка и правда была несвежая, хуй знает. Я решил на всякий случай после концерта спалить сцуке тёте Дусе дом, а то от неё сплошные неприятности в последнее время: то в цирк однажды заманила, где меня чуть клован не выеб, то пивом напоила так, что я позорно обоссался в пылу битвы за журнал «Мурзилка», то триппер мне как-то в катлеты подсыпала, то гандоны папе в пальто подложила, а мама их там нашла, и у них был с папой разговор и небольшая пиздиловка, и папа после этого подкрался ночью и не спрашивая подробностей уронил мне на голову триццатикилограммовую гантель.

Надо сказать, мы с Мишкой не гомосеки или там защеканы, как вы могли подумать. В театре Виктюка я пидаров достаточно насмотрелся, и все они одеваются в колготки и красятся как продажные шлюхи, насколько я знаю. А мы были просто в лосинах и пионерских галстуках, как Песдаков, тока без сапогов. Типа дешево и со вкусом. И Люся, покачав в расстройстве головой, сказала, что это нихуа не Виктюк, и нас это вполне удовлетворило. А Песдаков ещо добавил что-то нецензурное, мы не расслышали что.

Вдобавок мы решили, что сосать писюны это некрасиво при всех, и что пусть этим занимается лучше Борис Моисеев, а мы согласны изображать этот акт лишь в рамках необходимого, но без ненужной педерастии. И для этой цели мы решили вставить в лосины по сардельке и их кабутто сасать.

Люся поддержала этот план, потому что она тоже не любила, когда пацаны сосут хуи, и всё норовила встрять посреди репетиции и «показать как нада». Учи ученого, бля! Короче, после тово как она нас окончательно заебала, нам каждый день из столовки стали приносить по десять сарделек, и мы их жрали, и за две недели так нарепетировались, что я уже смотреть не мог на эти йобаные сардельки, и прямо рыгал от одного их запаха, а Мишка и того пуще…

В зале на сцене для нас было огорожено место около рояля, а внизу столпились ребята из всех классов, и няни, и хуяни, и учительницы, и даже электромонтер дядя Саша пришел передернуть свой поржавевший затвор. Некоторое беспокойство мне доставила корзина с гнилыми яблоками, которую зачем-то втащили в зал и спрятали за шторой у окна, но она всё равно оттуда просвечивала и воняла как я не знаю што.

Мы с Мишкой встали около рояля и натянули лосины потуже, чтобы всем было видно, как рельефно выпирают из лосин сардельки. Стеснительность мы побороли вчерашней водкой, а еще, дабы никому не было обидно играть роль апущенца, мы решили в каждом куплете менять местами сосущего и отсасываемого. Четко придумано, не правда ли?

Борис Сергеевич был уже на месте, он был в новых роговых очках и активно вглядывался в выпуклость на Мишкиных лосинах, улыбаясь с приятным удивлением и что-то мучительно ища в кармане фрачных брюк. Он был не то штобы пьяный, но без «экстези» севодня ночью у нево вряд ли обошлось, это было видно по его закатившимся впизду глазам. Люся метнула косяк в его сторону, зачем-то закрыла учителя пения своей корявой спиной, закурила «Житан», выкашляла на сцену полкило соплей и хрипло объявила дикторским голосом:

— Кх… бля… Начинаем выступление «Сасать все возрасты покорны» на злободневные темы. Текст нашего задро… пардон, заслуженного поэта Андрея Песдакова, исполняют всемирно известные гамасекусальные сатирики Миша и Денис! Попросим!

И мы с Мишкой вышли немножко вперед, выпятив сардельки в зал. Мишка был белый как стена, похоже он с утра не только водку жрал, и теперь ему сериозно раскрошило башню. А я типо ощущался вполне ничего, только во рту после вчерашнего было сухо и шершаво, как наверно бывает в носорожьей жопе после трёх месяцев строжайшего запора. Чтобы отвлечь от Мишки назойливое внимание охуевших зрителей, я сунул руку в лосины и стал типа поигрывать сарделькой, потому что она к тому же была горячая и жгла яйца неподецки. Весь зал встретил это движение с энтузиазмом, начались крики «браво» и замигали фспышки фотоаппаратов. Какой-то дядька нацелился на меня видеокамерой, и я отчетливо сказал ему одними губами «свали в пизду гандон». Вздрогнув, кабутто его йобнули, он рассерженно отнял камеру от лица и я понял, что это наш директор, но изменить уже ничего не мог.

Борис Сергеевич зажег неподецки, внезапно заснув и йобнув лысиной по клавишам. Однако когда Люся прижгла ему шею своей сигаретой, он просто взвился, и музыка поскакала блять во все стороны. Потом ему сунули под нос ноты, и он типо недовольно протянул «ну йобвашу, сам знаю» и заиграл уже как надо. Начинать нужно было Мишке, потому что он пел первые две строчки, а я должен был проорать вторые две строчки. И вот Борис Сергеевич заиграл одной рукой, а вторую опять засунул в штаны, типа ну что-то очень интересное у него там было в кармане. А Мишка в это время задумчиво чесал в лосинах яйца или там поправлял сардельку, не знаю, и я его толкнул, чтобы он очнулся, и Мишка вздрогнул и педерастически выкинул в сторону левую руку,