стал пробираться обратно к калитке, с трудом продираясь через заросли петрушки, вылезшей на дорожку. Солнце после дождя жарило вовсю и крайние к забору кусты, не будучи ничем защищены, уже начали жухнуть. От растений шёл пар. Дабы хоть как—то противостоять преждевременному пересыханию продукта, Сидоровы спешно установили но огороде проволочный каркас и принялись натягивать поверх него мокрую клеёнку. Грибы уже были упакованы и надёжно спрятаны в подвале.

Почтальон остановился у калитки и вытер вспотевшую лысину. Духан здесь стоял почище, чем в парнике. Прямо перед его носом листья петрушки сохли, морщились и с треском скручивались в трубочки, поверх которых уже начали бледно проступать знакомые символы. Петляя в воздухе, как камикадзе, мимо пролетела одурманенная пчела и врезавшись в забор, сползла в траву.

Вот оно! — неизвестно к чему подумал почтальон.

Воровато оглядевшись, он ухватился за ближайшую к себе трубочку, оторвал её и тут же сунул в рот. Отойдя за куст укропа, достал спички и прикурил, с жадностью затягиваясь сладковатым дымом.

ФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФ

Удовольствие вошло в его тело, как нож в масло. Ноги тут же подогнулись, и чтобы не упасть, почтальон попытался ухватился руками за куст укропа, но отчего-то промахнулся и врезался головой в забор. Он попытался вдохнуть — раз, другой, третий, но у него ничего не вышло. Почтальон захрипел. На четвёртый раз в голове что-то лопнуло и всё перевернулось вверх тормашками. В глазах потемнело, когда чей—то невидимый кулак с силой нажал на его мозг, сердечная мышца спазматически задёргалась и нирвана растворилось в тысяче тупых игл, вошедших под левую лопатку. Почтальон всхрапнул, роняя слюну, и без слов повалился на землю.



— Сердечко тю-тю, — задумчиво пробормотал Сидоров, выволакивая труп из кустов. – Хилый какой-то мужичок попался…

Он внимательней вгляделся в застывшее лицо. В глазах почтальона светилось нечто нецензурное, зубы намертво вцепились в зелёный мундштук. «Крепка, дрянь» — догадался Сидоров, вытащив из остывших губ трупа погасшую сигарету. Он повертел окурок в руках и внезапно просветлел лицом.

— Вот оно что, бля…

Сидоров повернулся к дому и заорал во всю мощь своих лёгких:

— Татьяна! Ты только глянь!

Жена прибежала с кухни и вытаращилась на мёртвого почтальона, который под жарким как печка солнцем уже начал мумифицироваться, уменьшаясь и сморщиваясь как печёное яблоко.

— Что... это? — её губы задрожали. — Он спит?

— Не-а… околел, по-моему... Да ты не туда смотри! — Сидоров потянул её к рядам петрушки и оторвал наугад первую попавшуюся трубочку, уже подсохшую и имеющую все признаки самокрутки. — Вот!

На сигарете вместо традиционных символов «HSH» стоял вензель «LSD».

— Ты поняла?! — Сидоров принялся неуклюже пританцовывать по грядкам, с хрустом давя помидоры и расшвыривая во все стороны жирные женины кактусы. — Дождик-то кислотный был! Кис-лот-ный!! А почтальон... он же в жизни ничего крепче петрушки не пробовал! Вот и загнулся старик. Да ну, и хрен с ним… Сам виноват, так ведь?

Жена глядела как-то странно. Руки её нервно перебирали край синего передника, рот раскрывался и снова закрывался. Сидоров огляделся по сторонам, но не увидел вокруг ничего, достойного удивления.

— Что такое?

— Петя… — Жена бессильно указала пальцем. — У тебя волосы выпадают…

Сидоров скосил глаза на свои плечи. Осыпавшиеся волосы лежали на них, как погоны.

— Гм… — Сидоров почесал голову и ещё один клок остался у него в руках. – Ничего удивительного, раз дождь кислотный.

Из-за дома выкатились дети. У одного в кулаке была зажата чуть ли не половина собственной причёски, второй натянул по самый подбородок панамку и кричал, что у брата началась сезонная линька. Оба шли на заплетающихся ногах, то и дело толкая друг друга и падая на землю. Гогоча как малолетние придурки, оба помочились с крыльца и вошли в дом. Пират внимательно посмотрел им вслед, потом чихнул и отвернулся.

— Я позавчера отдала две сотни за причёску… — Жена скрестила руки на груди, по-видимому, опасаясь прикасаться к своей голове. А теперь... вот…

Сидоров подмигнул ей и снял со своего уха жиденькую прядку светло-кирпичного цвета.

— А чего их жалеть? Всё равно когда-нибудь выпадут. А вот урожая такого у нас лет 10 не было… правда, Тань?..

Он принялся обирать с гладкой, как луковица, макушки остатки растительности. Сидящий у дома на привязи Пират с интересом следил за тем, как волосы с тихим шорохом ложатся в сидоровскую ладонь и там находят успокоение и приют. Досмотрев всё до конца, пёс перевернулся на другой бок и с наслаждением почесался. Во все стороны полетела чёрная шерсть. Пират осмотрел белую проталину, появившуюся на лохматом боку, и удивлённо гавкнул. Этот звук наконец-то вывел жену Сидорова из оцепенения. Она даже топнула ногой.

— Петя, ну что это такое! Ты же совсем без волос остался!

— Ничего, — сказал Сидоров, пряча рыжие пряди в коробочку, — их теперь тоже можно курить.

И он громко, радостно засмеялся.



Пират зевнул и вытянулся на земле, обессиленный. Пролетела оса, блестя пластиковым маркированным брюшком. Прошла колонна муравьёв и скрылась в траве.

Пусто.

Небесный циферблат ожил, электрическое солнце со щелчком передвинулось ещё на одно деление, и, едва освоившись на новом месте, вновь распялилось в беззвучном вопле радости. Духовитый пар валил от грядок, где-то пьяно пиликали кузнечики, и день вокруг был наполнен треском сохнущих листьев.

yavas.org