савсем не хателось, быть апколотым уколами ат бешэнства в жывот в тичении сорока дней как в фильме пра олкоша и сабаку.

Но начать калоть курс антибиотиков фсё-таки пришлось, хуле дедушка пригразил, что иначе может наступить сталбняк, но не тот сталбняк што с валасами, каторый абычно сапуцтвовал утренним Сметаниным прабуждениям а сталбняк, канкретный бля сталбняк, ат каторово можно запросто задвинуть в угол адидасы. Заодно дед вскрыл нарывы, выпустил из хуя весь гной, заштопал и атправил героя дамой.

В общим с этово дня Сметана начал хадить в паликлиннику на пиривяски где ему калоли какую-то балючую дрянь в жёпу а хуй мазали Вишневским или чемто в этом роде, после чево бинтавали. Пиривяски ему делала адна и та же мидсистра- сторужка лет симидесяти, бинтовавшая кагдато хуи ещо героическим равалюцыонным матросам. Саатвецтвенно никаково стеснения не было. Да и хуйле там стесняцца ласковых старушечьих рук.

И вот, кагда хуй уже стал пачти как новенький приходит както Сметана на пиривяску- а там вместо бабки тёлка маладая, причом не жабец какой а охуенная такая кабылка лет симнацати в каротком халатике и с пухлыми чуфственными губами. Ну, наш гирой канешно падахуел мальца: а где мая любимая бабка,- спрашывает? А кросотка гаварит, мол, царство ей нибесное, я типерь за неё, меня завут Саша, я знаю три слова, чо там у вас бальной?

Тот: мне бы пиривязочку.

Та: ну давайте паказывайте чо у вас, я сделаю.

Ну тот и паказал. Да и хуле, было чево паказывать. Буть у меня такой хуищще я бы ево тоже паказывал всем фстречным-паперечным. А дефка практиканткой аказалась из медучилища, не опытная не хера. Сметана суёт ей своево змея в руки, а та щемица, краснеет, на летце, как это обычно пишетца в романах «играет гамма пративоположэнных чуфств»

Тот: Бери…те.

Та: И чо мне с ним делать?

Тот (в лёхком ахуе): Как чо? Сасать!

Та: (в реальном ахуе): Как сасать? Вы что сибе пазваляете? (а у самой лёхкое самнение в голосе, типа мож действительно сасать надо, личебная працедура такая, ей неведомая)

Тот: Да шучу, шучу. Помаж вот этой хуйнёй и забинтуй, первый рас замужем штоли?

Ну, Саша эта взяла инвалидный хуй двумя пальцами как дохлую крысу и давай мазать мазью. А у самой морда красная как у покойново губернатора Евдакимова после бани и руки дражат как у запойново синяка. Стиснительная типа папалась. Знаем мы таких стиснительных.

Тут у Сметаны хуй как подскочет! Хуйле, парень маладой, а тут стоит такая цыпа, держыт тебе хуй двумя намоникюреными пальчиками, как гламурная фронцуская фря, хлопает здаравенными ресницами да дует минетные гупки (типа на шютку абиделась, ага). У мёртвово падскочет.

Саша эта, как узрела мощщую мушскую ырэкцыю ваще растерялась. Бинты уранила, давай тупить по-страшному. Глаза стали как два форфоровых блюцца, в них ужос, страх и это, вазбуждение чутка праскальзывает. А время-то идёт. За дверью ужэ очередь набралась рыл в восемь. Из бабок в основном, да олкошей всяких.

- Хуйли вы там зависли, ебётесь, чтоли?,- кто-то шыбко астраумный орёт

Решать надо вапрос. Ну, бля, папытки с васьмой худо- бедно забинтовала она парню шнягу. Пака бинтовала бидняга чють не кончил рас десять прямо ей на руки. Тогда б она паходу сама сталбняк бы словила вечный.

Только Смитана отошол от больнички метров десять, чует чуйку- хуй упал, а вместе с ним упала и павяска. В штанину. Правую.

«Ну ёбанарот»- падумал он и вирнулся абратно. Тут канешно история павтарилась до мелочей, только Саша справилась с проблемой побыстрей и тупила меньшэ. Ну а в третий раз вообще как по маслу прашло, толька пришлось немнога повоевать с бабушками из очереди, каторые начали громко вазмущаца и кричать: чо за хуйня? Как к сибе дамой ходит!

Кароче к таму времени как зажыл хуй, Смитана ужэ вавсю ёб эту самую Сашу прямо в бальничке. А потом они стали жыть вместе ну и фсё такое. Щас, по-мойму двое дитей у них

Во как жызнь людей сводит.

udaff.com