Всё, пока! Позвоню потом.

Связь отрубилась. Не сразу я понял, кто такой обход и куда он идёт. “Мороз-воевода дозором / Обходит владенья свои...” - запрыгали в голове дурацкие по июньской жаре строчки.

Я направился к выходу.
Попетляв по лабиринту торговых рядов, почти добрался до распахнутых настежь дверей, как вдруг остановился у здоровенной витрины секции игрушек.

Прямо на меня с витрины смотрела только что купленная мной панда. Только огромного, почти в человеческий рост, размера. Точная копия моей крошки. Я даже вытащил из кармана свою покупку, чтобы разглядеть и убедиться в идентичности.

Перевёл взгляд на витрину и вздрогнул.
Большая панда шевелилась!

Я был пьян, но не настолько же! Панда тяжело ворочалась в явно тесном для неё пространстве витрины. Пыталась вылезти оттуда и побежать ко мне, понял я. Вернее, к увиденному в моих руках своему детёнышу.
Я кинулся к ней навстречу.

Сверхъестественное закончилось, как только я вбежал в магазин.
Продавец - миниатюрная девушка в бриджах и топике - стягивала, пыхтя и дуя на чёлку, панду с витрины.
Покупатели - колхозного вида мужик и грушеподобная тётка в цветастом сарафане - молча наблюдали за её действиями.
- Последняя. Витринный экземпляр. Так что со скидкой могу вам уступить, - продавец стянула, наконец, панду с полки.
Колхозник и колхозница хищно набросились на добычу. Грубо мяли, тискали, ворочали и даже пытались подбросить вверх. Лица их плотоядно исказились.

Умоляюще-жалобно насилуемый зверь смотрел на меня.
Я стыдливо опустил глаза. В моей руке по-прежнему был зажат её детёныш.

Торопясь и сбиваясь, оттого ещё более заплетаясь языком, я начал что-то говорить. Стесняясь говорить правду - про найденных мать и дитя, я понёс околесицу о больной племяннице и ещё бог знает о чём, периодически делая попытки завладеть пандой. Колхозники молча буравили меня недобрыми глазками. Отрицательно мотали головами и прятали добычу за спины.
От их неприступности я впал в отчаяние. Я клянчил и умолял. На лицах моих врагов отражалась смесь отвращения с наслаждением.
Наконец, я снисходительно был послан проспаться.

Панду расторопная продавщица уже успела завернуть в полиэтилен.
- Я заплачу на пятьсот больше, чем они! - зажав детёныша панды под мышкой, я принялся рыться по карманам.
Задыхающегося в прозрачной обёртке зверя колхозник, прижав к животу, выносил из магазина.
Всё было кончено.

Самец макаки-резуса в подобной ситуации оскаливает ужасающие клыки, и, подрагивая мелко дрожащим кончиком хвоста, бросается на обидчика в жажде реванша. Я же, никчёмный homo sapiens, покинув рынок, горестно пил пиво у трамвайной остановки. Детёныш плакал в моём кармане. Бутылка “Клинского” казалась липкой. Само пиво было тёплым и мерзким.
Мне хотелось поскорее убраться отсюда.
Домой.

Нужной мне “трёшки”, как назло, всё не было. Ёбаное пиво не лезло в горло, зато активно просилось наружу снизу.
Решил поймать тачку. Уже было поднял руку, как тут же опустил, не поверив своим глазам.

В десятке метров от меня та самая пара колхозников, сгрудив у бордюра кучу сумок и пакетов, торговалась, отклячив необъятные задницы, с водителем “жигулей”. Моя панда ничком лежала поверх их пакетов.

Я побежал. Как в замедленной съёмке я видел лицо согласно кивающего водилы, видел, как разворачивают свои корпуса гости столицы, и как раскрываются их рты, когда я на полном ходу подхватил радостно взмахнувшего лапами зверя.

Панда, несмотря на размер, оказалась совсем не тяжёлой, и мне удалось даже надбавить ходу, преодолев небольшой подъём по Варшавке. Сзади что-то кричали, но я слышал лишь собственные топот и дыхание.
Панду я обеими руками прижимал к левому боку. Лёгкие мои хрипели и выворачивались. С трудом выбрасывая вперёд ставшие вдруг свинцовыми ноги, я добежал до железнодорожного моста.
Понял, что окончательно сдох, и остановился. Погони за мной не было.
Пот, особенно в местах, где прижимался ко мне пакет, тёк с меня ручьями.

Удивительно, но сзади, погромыхивая, подгребала к остановке моя «трёшка». Ещё у меня мелькнула мысль, а не настигли ли меня колхозники на трамвае. Но «трёха» была забита почти под завязку, я смело и настырно ввинтился в пассажиров. В толпе я неуязвим.
Мысли о неуязвимости меня посещают при превышении средней степени опьянения, поэтому, без приключений доехав до дома, я решил тормознуться.

В квартире я с наслаждением облегчился. Насвистывая, освободил панду из целлофанового плена. Усадил её на диван. Между больших чёрных лап поместил детёныша. Отошёл на шаг и полюбовался.
Зверята благодарно улыбались
Теперь можно ещё разок сходить к палатке, и на этом всё.

***

«Арсенальное светлое», по пять бутылок в каждой руке, я еле доволок до дома. По дороге вспомнился анекдот. Девочка лет десяти покупает восемь бутылок портвейна. Продавец интересуется: «А ты унесёшь столько?» Девочка, задумчиво: «Вот и я думаю… может, пару штук прямо здесь въебать?..»

Дома я тупо сидел на диване и пил пиво одно за другим.
Всё.
Я разогнался. Надвигался запой, грозной и тревожной тучей наползал он на моё семейное счастье.
А ведь через несколько дней моих девчонок выпишут.

Неужели, в волнах перегара я появлюсь в роддоме опухший и стеклянный?.. Жена будет кусать губы и плакать… Дома, вместо посильной помощи я буду отпиваться пивом, тяжело ворочаясь на диване…

Мне до того стало жаль себя, жену, дочку Катюху, до того неловко и стыдно сделалось мне, что я уткнулся в мягкий живот сидящей рядом панды и зарыдал.
Панда пахла складом и синтепоном. Мне было хорошо.

Умиротворённый, я дотянулся до тумбочки и подцепил маникюрные ножницы. Распахнул их остренький клювик и, орудуя одним из лезвий, ловко, по шву, распорол старшей панде низ живота. Показалась белая набивка. Я выстриг углубление длинной в ладонь между её задних лап. Комки синтепона разбросал по полу. Детёныша, по всем правилам, вниз головой – затылочное предлежание – поместил внутрь.
Зашивать мне было лень, да я и не знал, где у жены хранятся иголки и нитки.

Беременная панда.
Как моя Юлька ещё сегодня ночью.
Пива осталось три бутылки. К раковине я бегал теперь каждые пять минут.
Писая, держался за вешалку для полотенца.
Звонил телефон, определялись какие-то номера, но я уже плотно ушёл в сумеречную зону.
Я был горд своим одиночеством.
Если сегодня я вынесу всё и не сдохну, всё будет хорошо. Да и права помирать у меня нет. Я молодой отец. И я выдержу свой первый день.
Сегодня, кстати, он самый длинный. Завтра по минуте, по две, он пойдёт на убыль. Так и лето, бля, пройдёт…

Чтобы не затосковать, решил подрочить.
Расстегнул джинсы и лёг поудобнее.
Член не хотел подниматься. Я пытался представить себе что-нибудь. Вспомнил, как за пару дней до роддома брил, присев на корточки в ванной, Юльке лобок. Смывая «жиллетовскую» пену с чёрными вкраплениями жёстких волосиков, я щекотал жену кончиком языка. Юлька забавно стеснялась. Над трогательной, по-детски припухлой щёлкой её нависал огромный яйцевидный живот. От секса тогда осторожная