в землю совсем рядом. Замираю на мгновение и чувствую, как подо мной разливается горячая мокрота. Даже не пытаюсь сдержаться. Отоссавшись, ползу дальше. Ротный уже совсем близко, я подползаю к серой толстой доске, за которой он лежит, и тут же получаю от него кулаком. Боли не чувствую никакой, только губы мгновенно увеличиваются и немеют. Во рту становится густо и вязко. Почему-то кровь совсем не солоноватая, как пишут об этом в книжках. Моя кровь – сладкая. Как разжёванный гематоген.

Ротный рад, что я жив, и спрашивает, умею ли я стрелять из «мухи». Её зелёный тубус лежит рядом с ним. Мотаю головой, что Ротный понимает, как «нет» и суёт мне свой автомат. «Вон там, за «жигулём», у киоска!» - говорит он. Я пытаюсь понять, где, но не вижу ни машины, ни киоска. Потом до меня доходит, что чёрная коробка на той стороне улицы – это и есть заваленный на бок «жигуль». Там залёг «румын» с РПК и не даёт нашим двигаться через двор. Стрелять «мухой» от песочницы через прутья забора не выйдет, понимаю я Ротного. Он собирается подползти к забору вплотную, там есть разбитая минами секция, и оттуда уже снять пулемётчика. Я должен Ротного прикрывать. Весь мой опыт стрельбы – три раза по девять патронов за два года службы. По крайней мере, позиция привычная – положение лёжа. Только вот никто со стороны мишеней в меня из ручного пулемёта не хуярил…
Ротный протягивает пару скреплённых друг с другом магазинов, как у приезжавших утром казаков, ждёт, когда я вщёлкну один из них и собирается ползти…
В этот самый момент и падает что-то возле самой моей головы. Что-то небольшое и увесистое плюхается, подскакивает, падает опять, прокатывается немного и замирает, уйдя до половины почти в песок. Оставшуюся часть я разглядываю в оцепенении – так близко без чеки «эфку» ещё не видел.

Последние секунды жизни - успеваю осознать я, прежде чем на меня наваливается тело Ротного. Краем глаза вижу его грязную донельзя руку, пальцы растопырены, тянутся к пыльному ребристому боку «лимонки»… почему «лимонка»?.. она похожа больше на ананас… или шишку… Ротному удаётся подцепить её, коротким замахом кинуть в сторону качелей, но взрыва нет… нет… нет… Ротный бьёт меня по лицу несколько раз и что-то кричит, зачем он всё время бьёт меня, я же не «румын», я приехал помочь таким, как он, зачем я приехал сюда, зачем я прие… на хуй, сюда, зачем ты приехал, урод, бля, сюда?!.. это кричит мне Ротный, захватив в кулак ворот моей хэбэшки и вжимая меня в песок. Да пусть он хоть пристрелит меня сейчас, я буду только рад… не рад даже… мне по хуй совсем… пусть стреляет… мне по хуй…

Ротный куда-то исчезает, а рядом с собой я вижу чёрную бороду. Это Цыган. Он снимает мои пальцы с цевья ротного автомата, щёлкает переводчиком, привстаёт на колено и выпускает длинную очередь. Я смотрю, как дёргается туда-сюда рукоятка затворной рамы, выбрасывая отстрелянные гильзы, а потом зажмуриваю глаза, и, кажется,
что-то кричу…

***
Нам повезло тогда всем. Кроме Фрица.
Казаки, что привезли раненого, не успели отъехать далеко и вернулись на выстрелы. Зажгли «румынскую» броню и отбили остальных в соседний квартал. Пулемётчика Ротный всё же прихватил – афганский опыт не пропьёшь, как он сам говорит.
Всё, что мы сумели собрать от Фрица, казаки сложили на тот же брезент, на котором утром привезли румына, и пообещали доставить в Тирасполь. Ротный отдал им Фрицев паспорт и военник. Никто из нас, кроме Ротного, так и не узнал, как его на самом деле звали.

Через три дня я уже шел по перрону Киевского вокзала, пугая москвичей и гостей столицы своей раздувшейся, сине-чёрной физиономией. Менты тормознули меня тут же. Но паспорт, который мне вернул Ротный, был в порядке, и меня с сожалением отпустили.
Родители были уверены, что я с друзьями поехал в Крым. Две недели, пока лицо не стало похоже на то, чем было раньше, жил у знакомых студентов в общаге на Вернадского. Пил сильно, и даже, не смотря на подпорченную внешность, нашёл заботливых утешительниц. О том, где я был, никому не рассказывал, врал про драку на дискотеке, проблемы с милицией и что-то ещё, пока сам не запутался…

Из всех наших тогда со мной попрощался лишь Доктор. «Не каждый для этого рождается» - сказал он мне тогда. «Что было - забудь. Но это вернётся…»

udaff.com