себе оттого, что вот сидит передо мной дважды судимый, бывший алкаш, нынешний наци, здоровый, по-своему рассудительный, материально обеспеченный. И озвучивает мне банальные, прописные, в общем-то, истины.
И крыть мне нечем.
- В чём-то ты прав, - продолжает Толян. – Есть в нас, русских, слабина. Чёрные – они почему сюда лезут – под ногами у них всё валяется, что мы раскидали. Они и подбирают, своим делают. А мы потом мандим, что на рынках от зверья не протолкнуться… А где мы сами-то? Нам кто мешает? Ну, да недолго осталось…
Про то, что «недолго», я слышу уже лет пятнадцать. Конечно, если принять исторический масштаб, то пятнадцать лет…
- Ладно, не грузись на первый раз, - Толян ставит стакан на столик, наклоняется и роется в газетах.
Пока он шуршит ими, я ещё раз оглядываю его жильё.
Бабой здесь и не пахнет. Если и появляются, то, наверное, на ночь, не дольше. И все – исключительно соратницы по борьбе.
Всё у Толяна в доме по-спартански аскетично и функционально.
Жильё сверхнедочеловека.
- Держи! – распрямляется Толян, протягивая мне какую-то бумагу. – Здесь телефончики наши, щас тебе свой добавлю.
В его руках откуда-то появляется ручка.
- Это домашний, вот мобилы номер. Я раз в неделю «симку» меняю, так что не вафли и не тяни, звони, как надумаешь. А думай - быстрее.
- О чём, Толя? – удивляюсь я. – Ты меня к себе блатуешь, что ли? «Слава России!»? – я вскидываю правую руку. - Ты уж прости, я тут – пас…
- О жизни своей подумай, скотской. О целях, о вере. Об идеалах, дурень пьяный…
Я встаю. С меня вполне хватит.
- Спасибо, Толь, что в гости позвал. Интересно тут у тебя. Но мне пора. Заболел я, ты помнишь. Пойду лечиться лучше.
Толян пожимает плечами и тоже встаёт.
В прихожей, пока я натягиваю убитые свои кроссовки, он протягивает мне листок:
- Ты возьми, а там – как знаешь. Хочешь – выброси. Только там…
Неожиданно Толян смущается. Я из наклона поднимаю голову и смотрю на него. Стыдливый исполин на фоне белого круга со свастикой. Чёрт, думаю я - даже красиво.
- Короче, там стихи… Типа, мои… Ну, для газеты нашей… Ты бы глянул. Подправил бы малость. Ты ж филолог.
Ещё одна неожиданность.
Толик-Толян – поэт.
Осталось только услышать, что он сменил ориентацию…
- Глянешь, нет? – интересуется Толян.
Я молча забираю у него сложенный пополам листок – на обратной стороне вижу записанные телефоны. Складываю листок ещё раз пополам – Толян пристально следит за моими манипуляциями – и прячу в задний карман.
Борюсь с минутной слабостью, заставляя себя не просить у него денег.
- Ну, Толян, рад был встрече! Увидимся ещё!– говорю, изображая оптимизм.
- Давай, - хозяин квартиры жмёт мою руку и не выпуская её, добавляет: - А ты всё же подумай. Подумай хорошо.
Я осторожно высвобождаюсь и как могу, жизнерадостно киваю:
- Замётано!
Выхожу на площадку.
- Стихи посмотрю, обещаю. Чем смогу, помогу!
- Ну, как знаешь… - говорит вдруг Толян и закрывает за мной дверь.
Настроение у меня поганое.
Денег нет ни хуя. Но на две «девятки» должно набраться.
Закуриваю и жадно затягиваюсь.
Хороша была встреча. Хороша, ничего не скажешь.
Нет, надо было денег всё-таки у него взять – не в долг, а наоборот, те, что он мне должен. Которые во дворе стрелял у меня. Сука фашистская – даже не заикнулся об этом.
А ты бы взял? – спрашиваю сам себя.
Ответ знаю. Взял бы.
Чувствую себя полнейшим чмом.

Спускаясь по лестнице, вытащил из кармана бумагу. Развернул. Крупным, четырнадцатым шрифтом набрано:


Наша свастика – символ свободы,
Знамя нации – русская честь.
Кто России доставил невзгоды,
Будет всем беспощадная месть.
ПРИПЕВ:
Пропой нам как бывало
Нацистский запевала!
Наш самый оголтелый патриот!
А кто тебя не слышит,
Так значит, он не дышит,
И также самый круглый идиот.

Так да здравствует русский порядок,
Наша свастика, доблесть и честь!
Скоро в мире всё будет как надо,
И останется только пропеть:
ПРИПЕВ.

Внизу от руки старательно выведено: «На мотив «Песни о первом пионерском отряде»

Бросил листок прямо на ступеньки, нисколько не заботясь о том, что автор его тут и увидит.
Вышел на Покровку, щурясь от летнего солнца.
Коловрат, мать его.
У метро купил соку. Морковного не было, взял яблочный. Денег хватило впритык.
«Пропой нам, как бывало, нацистский запевала!..» - крутилась в голове идиотская строчка...
Задрав голову, посмотрел в небо.
Коловрат поворачивал лето на убыль.

udaff.com