Библиотека | Роман «Позиция номер 1» | Глава 4
и Вольдемар Шмигелевич, скрепя сердце, перекрыли Исааку пути к отступлению и остановились слева и справа от него метрах в трех. Старлей подтянулся и начал допрос:
- Сорри, мистер. Ю маст ноу вот ер эпиэрэнс из импосибл ин ауа сити. Энд ай маст...
Парсонса вдруг замутило от страха и он судорожно сглотнул слюну, дернувшись вперед подбородком.
Старший лейтенант остановился и с облегчением вздохнул:
- Во, чего-то понимает. Видать, все-таки оттуда, из-за рубежа. Надо бы ему все-таки объяснить, что у нас так нельзя.
Мохнаткин недовольно пробурчал:
- Чтой-то рожа этого иностранца мне больно уж знакомая. Товарищ старший лейтенант, давайте посмотрим, что у него в сумке, а?
Его поддержал и сержант Шмигелевич, родившийся на Житомирщине и несомненно превосходивший уровнем развития рязанского брянца Мохнаткина:
- И то правда. А откуда у него пассажевский халатик, да и обкусанный весь какой-то. Шляпа с ярлыком. Волосы синие. Сомнительно...
- Назад, болваны. Читать надо прессу. Это у них там называется панки. Видать, и пожилых зацепило. А халатик, видно, обменял на что-нибудь. Они это страсть как любят. На прошлой неделе в мое дежурство одного дойча выловили из Малого оперного. Во-первых, выпил с курсантом каким-то в туалете флакон одеколона, облевал там все вокруг, стекла побил. И у этого же курсанта выменял на что-то резиновые чулки от защитного противохимического комплекта, одел их и плясал во время антракта в фойе.
Ефрейтор Мохнаткин сумрачно вздохнул, исподлобья глядя на “интуриста” и начал вспоминать о разгоне демонстрации в “Пассаже”: “Может, я его там видел? И опять же халатик...”
Но размышление - труд тяжкий, и Иван с облегчением отказался от этих мыслей, после чего снова почувствовал привычную приятную пустоту в голове. Только подумал напоследок: “Ай, ладно, чего уж... Тут их столько лазит, хер разберешься и запомнишь. Не то, что у нас в деревне.”
А вот Исааку Антиповичу сейчас ничего не думалось вообще. Он стоял обливаясь холодным потом и часто-часто икал. Он понимал, что чаша весов фортуны понемногу перевешивает в его пользу, и страшно волновался. Он даже забыл о том, что скрывалось под розовой шляпкой, и ожидал решения представителей власти с душевным трепетом.
Старший лейтенант, все время говоривший что-то по-английски, остановился и внезапно махнул рукой, обращаясь к своим подчиненным:
- Ай, ладно. Чего-то он не реагирует. Перепугался, что ли? Ладно, пойдем, пожалуй, а то до конца дежурства немного осталось - возись тут еще с этим...
Мохнаткин и Шмигелевич облегченно вздохнули, ослабив правую ногу в колене, что разрешалось уставом только в экстренных случаях. Лейтенант в строго официальной форме принес глубокие извинения человеку сомнительной наружности в розовой шляпке и сделал четкий поворот “кругом”.
Парсонс понял, что это освобождение. Сердце его наполнилось светлым ликованием, душа пела, организм кричал. Исаак Антипович радостно изумлялся сердечности и объективности ленинградской милиции. Он никогда не был неблагодарным человеком, поэтому он опустился на колени, почувствовав теплый вечерний асфальт, снял с головы шляпку, прижал ее к груди и пополз на коленях за уходящими стражами правопорядка, зачем-то выкрикивая по-украински:
- Спасибо, дядьку! Та рази ж я... Колы б не той хлопчик...Та я ж, та я ж... Хай живе радяньска ленинградска милыцыя!
Трое в фуражках, прислушиваясь, недоуменно обернулись и увидели то, что теперь не было скрыто шляпой.
Последовала “ревизоровская” немая сцена. Потом раздались одновременно четыре крика:
- Ах, сука, обманул - никакой он не иностранец! Бей его!
- Стерва какая! думаешь, если хуй на лбу вырос, так и украинский язык можешь коверкать! Пизды ему!
- Внимание! Гражданин с хуем на лбу, я приказываю Вам оставаться на месте! Сержант, ефрейтор, догнать и обезвредить! Если сумеете загнать его во двор или в парадное, врежьте ему там как следует. А я-то перед ним распинался и так, и этак. Пизды!
-Ага! Догоните сначала, козлы! - это злобствовал оживший Парсонс. Он опомнился, снова натянул на глаза свою шляпу и бросился наутек изо всех своих сорокадвухлетних сил. Все началось сначала...
udaff.com
- Сорри, мистер. Ю маст ноу вот ер эпиэрэнс из импосибл ин ауа сити. Энд ай маст...
Парсонса вдруг замутило от страха и он судорожно сглотнул слюну, дернувшись вперед подбородком.
Старший лейтенант остановился и с облегчением вздохнул:
- Во, чего-то понимает. Видать, все-таки оттуда, из-за рубежа. Надо бы ему все-таки объяснить, что у нас так нельзя.
Мохнаткин недовольно пробурчал:
- Чтой-то рожа этого иностранца мне больно уж знакомая. Товарищ старший лейтенант, давайте посмотрим, что у него в сумке, а?
Его поддержал и сержант Шмигелевич, родившийся на Житомирщине и несомненно превосходивший уровнем развития рязанского брянца Мохнаткина:
- И то правда. А откуда у него пассажевский халатик, да и обкусанный весь какой-то. Шляпа с ярлыком. Волосы синие. Сомнительно...
- Назад, болваны. Читать надо прессу. Это у них там называется панки. Видать, и пожилых зацепило. А халатик, видно, обменял на что-нибудь. Они это страсть как любят. На прошлой неделе в мое дежурство одного дойча выловили из Малого оперного. Во-первых, выпил с курсантом каким-то в туалете флакон одеколона, облевал там все вокруг, стекла побил. И у этого же курсанта выменял на что-то резиновые чулки от защитного противохимического комплекта, одел их и плясал во время антракта в фойе.
Ефрейтор Мохнаткин сумрачно вздохнул, исподлобья глядя на “интуриста” и начал вспоминать о разгоне демонстрации в “Пассаже”: “Может, я его там видел? И опять же халатик...”
Но размышление - труд тяжкий, и Иван с облегчением отказался от этих мыслей, после чего снова почувствовал привычную приятную пустоту в голове. Только подумал напоследок: “Ай, ладно, чего уж... Тут их столько лазит, хер разберешься и запомнишь. Не то, что у нас в деревне.”
А вот Исааку Антиповичу сейчас ничего не думалось вообще. Он стоял обливаясь холодным потом и часто-часто икал. Он понимал, что чаша весов фортуны понемногу перевешивает в его пользу, и страшно волновался. Он даже забыл о том, что скрывалось под розовой шляпкой, и ожидал решения представителей власти с душевным трепетом.
Старший лейтенант, все время говоривший что-то по-английски, остановился и внезапно махнул рукой, обращаясь к своим подчиненным:
- Ай, ладно. Чего-то он не реагирует. Перепугался, что ли? Ладно, пойдем, пожалуй, а то до конца дежурства немного осталось - возись тут еще с этим...
Мохнаткин и Шмигелевич облегченно вздохнули, ослабив правую ногу в колене, что разрешалось уставом только в экстренных случаях. Лейтенант в строго официальной форме принес глубокие извинения человеку сомнительной наружности в розовой шляпке и сделал четкий поворот “кругом”.
Парсонс понял, что это освобождение. Сердце его наполнилось светлым ликованием, душа пела, организм кричал. Исаак Антипович радостно изумлялся сердечности и объективности ленинградской милиции. Он никогда не был неблагодарным человеком, поэтому он опустился на колени, почувствовав теплый вечерний асфальт, снял с головы шляпку, прижал ее к груди и пополз на коленях за уходящими стражами правопорядка, зачем-то выкрикивая по-украински:
- Спасибо, дядьку! Та рази ж я... Колы б не той хлопчик...Та я ж, та я ж... Хай живе радяньска ленинградска милыцыя!
Трое в фуражках, прислушиваясь, недоуменно обернулись и увидели то, что теперь не было скрыто шляпой.
Последовала “ревизоровская” немая сцена. Потом раздались одновременно четыре крика:
- Ах, сука, обманул - никакой он не иностранец! Бей его!
- Стерва какая! думаешь, если хуй на лбу вырос, так и украинский язык можешь коверкать! Пизды ему!
- Внимание! Гражданин с хуем на лбу, я приказываю Вам оставаться на месте! Сержант, ефрейтор, догнать и обезвредить! Если сумеете загнать его во двор или в парадное, врежьте ему там как следует. А я-то перед ним распинался и так, и этак. Пизды!
-Ага! Догоните сначала, козлы! - это злобствовал оживший Парсонс. Он опомнился, снова натянул на глаза свою шляпу и бросился наутек изо всех своих сорокадвухлетних сил. Все началось сначала...
udaff.com