былобы подумать о том, что делать дальше и как отнестись к явной измене жены. Но мысль о прыжке, оттесняя все остальные проблемы на второй план, нахально залезла в голову бедного Парсонса.

Он несколько минут постоял в задумчивости, потом глаза его загорелись лукавым огоньком и Исаак решительно вышел на середину коридора. Ему почему-то показалось, что именно сейчас свой прыжок следует незамедлительно повторить. Чтобы закрепить успех.

Помассажировав мышцы ног, он слегка присел, а затем резко выпрыгнул, но фокус не удался, и Исаак подобно мешку с картошкой рухнул на пол со страшным грохотом

Дело в том, что он хотел совершить сальто назад, но, как это обычно и бывает, в самый последний момент, уже находясь в воздухе, ему захотелось проделать сальто вперед.

Никакого сальто, разумеется, не получилось.

Горе-акробат сначала разбил головой люстру, а потом, уже при приземлении, больно ударился головой, вернее, лицом, а точнее ебальником, о полку для обуви. Больно царапая обнаженное тело, сверху посыпались осколки разбитой лампы.

- И зачем это моя Сонька улеглась спать с этим педерастом? - Стал рассуждать вслух Исаак, лежа на полу. То, что этот мужичок-клопомор был ни кем иным как педерастом, не вызывало у него почему-то никаких сомнений. - А то зачем же моей Соньке с ним ночевать? Я ведь тоже еще мужик ничего себе. А этот не иначе как педераст. Жалко только, что сальто не получилось. Тут я, конечно, дал маху. Ну, ничего! Запишусь в цирковой кружок - там научат. А то ведь я и сальто-то толком делать не умею!

Какой, блядь, цирковой кружок? Совсем ополоумел, что-ли?

А тот мужик – точно педик. Кто же еще? Специалист по шоколадному цеху. Глиномес, короче. Урррррррррррод.

Исаак медленно поднялся с пола и прислушался. В квартире по-прежнему было тихо.

Справедливости ради надо сказать, что Парсонс в своей жизни не то чтобы никогда не делал сальто, он даже зарядкой по утрам не занимался. Видимо, это его на редкость идиотское желание во что бы то ни стало сделать сальто было вызвано бурными волнениями ушедшего дня и было своего рода остаточным явлением, так сказать, рецидивом пережитого.

Мысль об акробатике стала последней мыслью Исаака, потому что падение и сильный удар на несколько часов лишили его способности что-нибудь соображать.

Через некоторое время Парсонс очнулся, тяжело вздохнул и тупо уставился на полку для обуви, о которую он ушибся. Бессмысленное созерцание этой полки продолжалось довольно долго. После чего он нагнулся и звонко поцеловал полированную поверхность.

Во, бля.

Что побудило его сделать это один лишь Бог знает, но по всей вероятности, Исааку это очень понравилось.Он всем телом навалился на полку и стал покрывать ее горячими страстными поцелуями.

Неизвестно, что руководило действиями Исаака. Может быть, гладкая теплая поверхность полки вызвала воспоминания о такой же гладкой и шелковистой коже любимой жены, а возможно, это был своего рода протест против ее коварной измены. Он лобызал полку до тех пор, пока не ткнулся губами в банку с коричневым гуталином, что еще больше распалило пожилого дурака.

Он схватил банку обеими руками и вылизал из нее весь гуталин. Нельзя сказать, чтобы он любил сосать гуталин. Нетрудно догадаться даже, что Парсонс вообще раньше не кушал гуталин. Но сейчас ему в силу каких-то неведомых причин очень захотелось полакомиться душистым коричневым гуталином.

Господи, чушь какая!

Вылизав банку до зеркального блеска, Парсонс удовлетворенно крякнул, поднялся на ноги и властным взглядом окинул обстановку прихожей. Очевидно, съеденная банка гуталина прибавила Исааку уверенности и сил. Он самодовольно хохотнул и даже замурлыкал себе под нос какую-то песенку.

Увидев вешалку с висевшей на ней одеждой, Исаак смело направился к ней и сорвал первый попавшийся плащ. После удара головой Исаак не узнал плаща своей жены, который был куплен когда-то им же самим. Он привычным движением пощупал материал и, удовлетворенно цокая языком, бесцеремонно напялил плащ на себя.

Плащ был маловат, но это нисколько его не смутило. В течение нескольких последних часов присвоение чужих вещей стало для Исаака обычным делом. Поэтому у него еще хватило наглости подойти к зеркалу и полюбоваться на свое, к слову сказать, довольно-таки мерзковатое отражение.

При виде своего вида у Парсонса мелькнула мысль, что эта одежка ему вроде бы знакома. Но шальная мыслишка задержалась в его травмированном мозгу всего на доли секунды и сразу же улетучилась.

Исаак успокоился. Покрутившись перед зеркалом и так, и этак, он снова одобрительно крякнул направился к входной двери.

С замком не пришлось долго возиться. Исаак открыл дверь и уже было вышел из квартиры, но вдруг совершенно театральным жестом, резко хлопнул себя ладошкой по лбу, будто вспоминая, и вернулся назад.

Исаак снова вышел на середину коридора, но на этот раз не стал никуда прыгать, а наоборот, резко присел на корточки. Послышалось тихое бульканье и клокотание, затем что-то мягко шлепнулось на линолеум. По квартире поползло зловоние.

Через несколько секунд Исаак выпрямился и ласково посмотрел на огромную кучу дерьма в центре прихожей, над которой еще курился пар. Парсонс прикинул на глаз, сколько может весить эта куча и остался доволен - по его подсчетам куча тянула на полноценных три-четыре килограмма.

Весело насвистывая, он схватил с полки сапожную щетку и с ее помощью стал неторопливо размазывать смердящую кучу по полу, по стенам, по двери и даже изловчился замарать зеркало, потолок и остатки люстры.

Закончив работу, Исаак отшвырнул щетку и внимательно осмотрел содеянное. Это было то, что нужно и он совершенно успокоился. Что-то подсказывало ему, что он поступил правильно, что так поступают только настоящие мужчины, а иначе как же?

- А иначе и никак! - сам себе ответил Исаак, вытер задницу полой своего плаща и гордо вынес свое тело из квартиры.

Закрывая за собой дверь, он обратил внимание на прибитую к ней бронзовую табличку “Берзман Н.Н. Микробиолог”.

- Ага! Знаем мы, какой ты биолог! Пидарас, бля! Хоть бы нацию не позорил, мудак! - сквозь зубы процедил Исаак и, смачно плюнув в слово “Микробиолог”, стал энергично спускаться по лестнице. Спустившись до первого этажа, он остановился и задумался.

- Зеркало в говне. Оригинально! - усмехнулся Парсонс и вышел на улицу, в прозрачную теплоту ленинградской ночи…

udaff.com