поезда “Норильск-Воркута-Москва” в марте 1992 года. Задолго до повальной коммерциализации жизни в стране, задолго до первых риэлтерских контор, товарных бирж, публичных домов и прочего парламентаризма.

Что бы там ни болтали теоретики марксизма, а общество развивается по своим законам, общим для всей планеты. Цена на ресурсы определяется их наличием и необходимостью. Деньги не имеют собственной ценности без наполнения их реальным товаром. Как только продукты в вагонах стали дефицитом, резко возросла их цена. Как только банкноты перестали обслуживать новые цены, их ценность устремилась к нулю. Навязчивое повседневное желание “чего-нибудь покушать” сломало у большинства людей представления о морали, приличиях и нравственности. То, что работает в сытом обществе, абсолютно неуместно в обществе голодном.

Не прошло и трех суток после вынужденной остановки как Исаак Антипович из гадкого лагерного утенка превратился в белоснежного, гордого номенклатурного лебедя. У него в руках были несметные по тем временам реальные ценности, дарственные на четыре сельских дома и пять городских квартир.

На него работали 15 аппаратчиков и 12 простых сотрудников обоих полов. Каждый был ему что-то должен, даже спекулянты, которых Парсонс обложил данью в виде прогрессивного налога с оборота.

Хорошо встал Исаак. Крепко

Высоко взлетел Парсонс, сам того не желая. И это ему было и приятно, и противно одновременно.

С одной стороны, он тяготился своим положением, а, с другой - вроде как гордился.

А чего гордиться-то?

Тоже верно, гордиться тут нечем. Оставалось только прикалываться. Но сколько можно?

Рухнуло все из-за пустяка.

Как и у всех “сильных мира сего”, у Исаака Антиповича были враги.

Скорее даже не враги в полном смысле слова, а завистники. Хватало в поезде людей, которые завидовали Исааку черной завистью, завидовали его мудрости, оптимизму и всенародной любви. Хватало еще людей, которые только и ждали, чтобы расквитаться с ним за его доброту и благодушие, ждали подходящего случая к любой зацепке. Подонки, бля!

К исходу пятых суток стояния в снегах Исаак Антипович решил “пойти в народ”, чтобы поддержать дух, поднять людям настроение. Дело в том, что к этому времени рыночные отношения довели многих людей, особенно стариков, до полного истощения. Люди лежали на полках не вставая, то проваливаясь в голодные обмороки, то снова выныривая от холода в суровую действительность.

Исааку нужно было поднять настроение масс. Вдохновить их на оптимизм личным примером. Люди уже роптали на жирующий аппарат и его прихлебателей, даже интимщики и то позволяли себе некоторые вольности, а давеча ночью в тамбуре 16-го вагона напильником-заточкой закололи в сердце спекулянта.

Поднялся ропот.

Надо было успокоить людишек, может быть, и приласкать.

Итак, надо было идти в народ.

Больше всех были недовольны Парсонсом химеристы обоих полов. Их возмущало бездействие Парсонса (преступное, с их точки зрения) по отношению к их безумным проектам. Тихая пристань и поездной секс-символ Васька настолько обнаглел, что прямо в глаза кричал Исааку:

- Ага! Насосался капустой, трутень! Только о себе думаешь! О слонах уже и не вспоминаешь! Где твои обещания? Отвечай!

Сформировалась новая партия - партия недовольных. Поползли слухи, что не так уж всемогущ большой начальник. А, может быть, он и не начальник вовсе? Только пыль в глаза? В этом еще разобраться надо, пусть документы покажет.

Прозвучало роковое слово “документы”!

Слово, с которого началась вагонная карьера Исаака и которым она и закончилась.

Документы!

Слово было брошено, и они явились на свет. Документы! Лучше бы они не появлялись...

Перед “хождением в народ” Парсонс решил одеться подобающе, то есть сменить цивильную тройку с галстуком на свой старый ватник. С народом ведь надо по-людски, а то не поймут. Но от ватника так смердело, что Исаак, поморщившись, отдал его в стирку своему помощнику по рекламе - Варе.

Перед стиркой она ощупала карманы, чтобы что-нибудь не попортить, и внезапно обнаружила зашитые в подкладку документы. Документы с ударением на “у”.

Так на свет явилась тюремная справка об освобождении Парсонса, копия запроса его жены с фотографией Исаака, анкета, медицинское заключение покойного капитана Ебанько, сопроводительные документы Парсонса, словом, вся его биография и история болезни.

“Ни один человек не хотел признаться, что он ничего не видит, ведь это означало бы, что он либо глуп, либо не на своем месте сидит. Ни одно платье короля не вызывало еще такого восторга. - Да ведь король голый! - сказал вдруг какой-то ребенок. - Господи, Боже, послушайте-ка, что говорит невинный младенец! - сказал его отец. И все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка. - Он голый! Вот ребенок говорит, что он голый!”

В сказке Андерсена разоблачение короля для самого короля осталось без последствий. Ну, разоблачили, ну и что... Попробуй кто-нибудь вякни! Время все-таки было тогда более гуманное - королей боялись. Да и сказка это...

Последствия своего разоблачения Исаак хорошо понимал. Он их предвидел.

Увидев выражение лица своей сотрудницы, Исаак все понял.

У него было два выхода - замочить на хуй эту сотрудницу или самому эвакуироваться в срочном порядке.

Слухи распространялись в трехвагонной республике с невероятной быстротой.

К эвакуации Исаак был готов. На этот случай у него всегда под рукой был олень, который был круглосуточно под седлом и который был неприметно привязан к последнему вагону.

Олень был приобретен Парсонсом у местного населения именно на этот случай, и этот “случай” наступил. К седлу оленя была прикреплена вместительная сумка с трехдневным запасом продуктов и теплыми вещами. Кроме того, в сумке лежали компас, астролябия, сухой спирт, полтора килограмма золотых обручальных колец и пакет с ценными документами.

Исаак, как удав, взглянул в глаза Варваре Михайловне, от чего та вся сжалась и минуты на две лишилась возможности что-либо соображать.

Две минуты - вполне достаточно, чтобы благополучно добраться до своего оленя, которого он ласково называл Олешка.

Или Олежка?

Неважно. Он достал из кармана шпоры (?!), прицепил их к валенкам и по-ковбойски запрыгнул в холодное седло. Олень был смирный, объезженный. Исаак перекрестился, прошептал какие-то непонятные слова и с легким сердцем отправился в путь.

Олень бодрой рысью побежал по шпалам прочь от этой трехвагонной Страны Дураков.

Над головой Парсонса было черное северное небо, впереди его ждало светлое будущее, и он чувствовал себя Тилем Уленшпигелем и Ходжой Насреддином одновременно, этаким путешествующим романтиком.

Правда, и Тиль, и Ходжа скитались на ослах, но это не смущало Исаака. Он же не виноват, что у него не было осла!

А осла ему заменял олень с человеческим именем Олежка...

* * * * * * * * * * * * * * *

Варвара Михайловна пришла в себя минут через пять. Еще минуту она переваривала неожиданную потрясающую новость. А через