От него невозможно убежать или спрятаться. Он всегда со мной. Он неумолим и безжалостен, как зубная боль. На него не действует ни алкоголь, ни наркотики, ни психотропные препараты. С ним невозможно заключить сделку. Он никогда не спит и не отдыхает.

Мне очень обидно. Я завидую безумному Карамазову с его интеллигентным Чертом. Вольтеру с его остроумным Мефистофелем. Всем великим людям от Ницше до Эрнесто Гевара подфартило, одному мне досталась никчемная злобная серость. Мой мозговой паразит редко балует меня высокоинтеллектуальными беседами на мертвых языках или едкими шутками циничного мизантропа. Словно выполняя скучную рутину, из лени или элементарного неуважения ко мне он лишь молча и незатейливо, как жук-короед, круглосуточно гложет мой разум.

Я много раз пытался нарисовать его. Из всего обилия ассоциаций мне больше всего импонируют два образа. Пятихвостая крыса с восемью лапами, проворно шныряющая по закоулкам моего сознания. Тролль на боевой колеснице, с гиканьем и грохотом скачущий через овраги извилин. Один раз я нарисовал его в виде премерзкой сколопендрии. Но представив, что такая зверюга живет у меня в голове, испугался и тут же порвал рисунок. Это уже слишком. Пусть лучше будет тролль.

Он настолько невнятен и лишен индивидуальности, что долгое время я считал его вульгарной опухолью. Пытаясь разглядеть его силуэт, я нарезал свой мозг в самых немыслимых проекциях. Но все томограммы показывали идеальную картину. Врачи не нашли никаких структурных нарушений в тканях, ни малейшего подозрительного пятнышка – по их словам, со мной все в порядке. Разумеется, я им не верю. Я знаю, что он там. Паразит хитер, его невозможно застать врасплох – он может прятаться за мозжечком или в тени правой височной доли.

***

Я одиноко бреду по равнине скорби, но первая среда каждого месяца – мой день, момент истины и час триумфа. Не знаю, почему я выбрал такой странный график, но интуитивно чувствую, что это оптимум. В этот день я откладываю все дела и с утра ничего не ем.

Нехитрая процедура уже превратилась в торжественный и выверенный по секундам ритуал. Я отпираю ключом сейф и благоговейно достаю длинную торпеду. Ее содержимое подобрано экспериментально, в результате многочисленных проб и ошибок. Вскрываю герметичную упаковку. Неспеша разминаю пальцами пахнущую полынью бумагу. Это – самый сладостный момент, которого стоит ждать целый месяц. Это апогей и зенит. В предчувствии близкого звездеца паразит начинает метаться в своей костяной клетке, как накрытый рюмкой таракан. Он не просит пощады – он понимает, что не получит ее.

Я медлю, злорадно наслаждаюсь его страхом и отчаянием. Но тянуть до бесконечности нельзя. Я взрываю. Неспеша курю. Выдуваю замысловатые фигуры после каждой затяжки. Я достаточно хорошо представляю все биохимические процессы, которые происходят в это время. Дым проникает в легкие, всасывается в кровь, попадает в мозг. С неба падает звезда Полынь. Транспортные развязки и путепроводы семантических сетей аннигилируются в прах. Шипастые колеса боевой колесницы вязнут в бездорожьи разомкнувшихся нейронов. Отчаянно вопя, возница вместе со своим архаичным экипажем проваливается в пропасть – в нижние круги моего подсознания, куда мне самому страшно заглядывать. Я знаю, что его там ждет, и мне его почти жалко.

Я респектабельный, адекватный и законопослушный налогоплательщик. Я занимаюсь спортом и слежу за своим здоровьем. И я хочу, чтобы мое тело прослужило мне как можно дольше. Поэтому за всосанным косяком следует жесткая детоксикация. Промывание почек 5 литрами ядовито-фиолетового антиоксиданта В17-i – весьма неприятная процедура. Но в качестве платы за временное избавление от паразита это сущий пустяк.

Следующие пару дней я прихожу в себя. Мой разум похож на город после ковровой бомбардировки, где усиленными темпами идет расчистка завалов и реконструкция зданий. Эти два дня я слегка невменяем, не способен к концентрации внимания, целенаправленному труду и теософским диспутам – я с интересом фтыкаю Дом 2 и Нашу Рашу по дибилятору, жру чипсы с кока-колой и тупо радуюсь жизни с космическим оптимизмом свежеотпочковавшейся амебы. Я чувствую себя так, словно наконец-то скинул тесные ботинки.

На третий день из ниоткуда приползает полудохлый паразит. От пережитого он слаб и жалок. Боясь повторения армагеддона, он опасливо забивается в уголок, под гипофиз, и на некоторое время затихает. Я ощущаю его неизбежное присутствие, как привычную и уже ставшую родной мозоль. В ближайшее время он не причинит мне серьезных неудобств. Я знаю, что к концу месяца он наберется сил, осмелеет и опять примется за старое. Но к тому времени в сейфе появится новая торпеда, и цикл повторится снова.

***

Пока он не пришел в себя, с ним можно немного подискутировать.

Стих 1.
– За что я наказан?
– У тебя много грехов.
– Я знаю. За что конкретно?
– Если ты узнаешь, тебе станет от этого легче?
– Да.
– Тогда не скажу.

Стих 2.
– Это несправедливо. Я не так уж и плох. Вокруг меня живут и не парятся в сто раз худшие грешники, чем я.
– Постыдился бы. Ведешь себя как маленький. Несолидно кивать на других. Всегда найдется кто-то, еще хуже тебя.
– Но ведь они объективно ...
– Объективности здесь нет и быть не может. Меру вины ты определяешь сам, субъективно. А по своей собственной шкале ценностей ты – ужасный злодей.

Стих 3.
– А если я схожу в церковь, помолюсь и покаюсь?
– Бесполезно. Во-первых, ты не веришь ни в Бога, ни в прощение. А во-вторых, ты не крещен. И креститься тебе поздно, все равно не уверуешь. Да и ни к чему тебе эти бирюльки. Вера – костыли малодушных. Лучше сохрани свою релизиозную девственность, так будет честнее.
– Костыли?
– Ну да. Костыли для слабых духом, для верующих. Зная, что существует прощение, религиозный человек азартно грешит и кается. Если есть Бог, зачем нужна совесть? Не согрешишь –> не покаешься –> не спасешься. Куда там бедному атеисту, вроде тебя, которого и прощать-то некому.
– А как же Достоевский?
– Духовность и аскеза в лице бесполого Алеши против атеизма и