такси и мчится в крематорий. И там ей выдают урну с прахом.
Она обливает прах немыми слезами и везет домой. Ставит урну на стол и бесконечно на нее смотрит; шепчет и трясет головой.
А назавтра везет собранные вещи в комиссионку. Высидев очередь на стульях, сдает все на ничтожную сумму. И, сдав, как все женщины, независимо от возраста, положения и семейных обстоятельств, идет побродить по этому магазину. Поглазеть на тряпки...
Ну, Апраксин Двор большой, барахла много. Из женских залов она переходит в мужские, мечтает, сколько хороших вещей они могли бы купить, если бы не устраивали никакого праздника с выпивкой, а получили выигрыш деньгами... а лучше – взяли машину, и продали ее – это тысячи на полторы-две дороже! И свитера теплые, и туфли чешские, и костюмы красивые... интересно, сколько все-таки наш костюм мог тут стоить? А вот как раз похожий висит...
Смотрит она этот черный костюм... похож, только наш был поновее... девяносто рублей. Погодите... ощупывает. Нет, ну точно такой! .. Смотрит брюки: она их сама подкорачивала, и ленточки перешивала... ее ленточки! ее строчка! Пиджак: пуговицы она пришивала и укрепляла накрест! Господи...
Дрожащими руками она надевает очки и читает бирку. Костюм сдан на комиссию в следующий день после похорон.
Не веря себе и происходящему, она запускает руку в нагрудный карман пиджака и вынимает оттуда лотерейный билет.
Номер она наизусть хорошо помнит. Этот номер.
Продавщица спрашивает:
– Бабушка, вам плохо?
Да сердце что-то... Можно ли посидеть где тут.
Посидела она, отдышалась, упрятала билет в ридикюль поглубже. Глаза бессмысленные, на щеках румянец выступил, и улыбка плавает странная... отвлеченная такая улыбка.
С одной стороны, ей бы теперь с этим билетом бежать подальше от магазина – на всякий случай. С другой стороны, соображение к ней медленно возвращается, и она пытается уложить в голове, как же здесь костюм оказался. И это она у продавщицы спрашивает.
Продавщица пожимает плечами – этим занимается приемка, нас не касается; а что? А то, что это костюм моего покойного мужа, в котором его как раз за день до приемки костюма похоронили.
Кого? В чем? За день до чего? Посетители с интересом прислушиваются, остановились. Продавщица меняется в лице и быстро уводит бабушку в подсобку. Наливает ей воды, сажает на стул и звонит в приемку: поднимитесь сюда быстро, быстренько!
Заходит заведующий приемкой: золотые часы, итальянские туфли, английский костюм. Бабушка повторяет: как это может быть? Он ей: невозможно, вы спутали. Костюм советский, импортный? Вот видите: «Ленодежда», расхожий стандарт, да их тысячи таких. Она: ленточки! пуговицы! Хорошо, предлагает, пройдемте посмотрим вместе.
Смотрят: нет этого костюма. Сотня висит, а этого нет. Видите, говорит заведующий, вам показалось. Вот черный, и вот, и вот... ну? Не этот? Я понимаю, вы в потрясении, такое горе, и вам почудилось... это бывает.
Старушка белеет и пошатывается: понимает, что это был сон наяву, желанный сон... Она лезет в ридикюль – и видит, что лотерейный билет исправно лежит на месте!
В полном ошизении, прижимая драгоценный ридикюль к груди двумя руками, чудом не попав под машину, она прибредает домой. Закрывает дверь на все запоры. Проверяет задвижки форточек и задергивает шторы. Думает, прячет урну с прахом в тумбочку и закрывает на ключ. И только после этих мер безопасности извлекает из ридикюля сказочный билет, кладет посреди стола и придавливает уголком утюга.
И сутки боится отвести от него глаза, чтобы он не исчез. Колет себя булавкой и звонит по телефону всем подряд – здоровается и, услышав ответ, вешает трубку: боится, что она сошла с ума. Убедиться, значит, что ей не чудится.
Через сутки успокаивается в каком-то равновесии, вспоминает – и звонит в милицию: спасибо, не беспокойтесь, билет нашелся.
Следователь: вот видите! Что ж вы, бабуля, это не шутки – всех взбаламутили! А вам известно, что за ложное заявление полагается ответственность перед законом? Где же вы его нашли?
А в нагрудном кармане костюма мужа.
Ну! Что же вы – раньше посмотреть не могли? !
Да как же я могла, он был в магазине.
В каком магазине?
В комиссионном.
Хорошую бы покупочку кто-то совершил, а! Как же вы так невнимательны, сдавая вещи, даже карманы не проверили?
Да я его и не сдавала.
Как? А кто сдавал?
Да я и не знаю.
То есть как?
Да его в этом костюме похоронили.
Что? А? ..
Вернее, кремировали.
Подождите, подождите... что-то я не понимаю! А билет кто в карман положил?
Да он сам и положил.
Так, ясно: тронулась бабка с двойного горя. Но у следователя свой интерес: дело закрыть. Приезжайте, говорит, забрать ваше заявление.
Она приезжает: показывает билет, хихикает и плачет. Чудо, рассказывать порывается, Господь явил: билет дал в руки, а костюм забрал обратно. Следователь начинает невольно заинтересовываться: значит, в комиссионке? В какой? А, Апраксин Двор; знаем такой, знаем... Говорите, висел, а потом из приемки к вам пришли, а потом уже не висел. Так-так; хорошо; возьмите-ка вот этот листок и напишите по порядку все, что с вами в магазине было.
Следователь отправляет практиканта в Апраксин: переписать там все имеющиеся в наличии мужские костюмы, подходящие для похорон – кто и когда сдавал, кто принимал. А сам дует прямо в крематорий.
А там, в рабочем, так сказать, подвальном помещении видит он интереснейшую обстановку. Оплаканные покойники лежат в стеллаже у стенки, готовые предстать пред Вседержителем нашим в таком виде, в каком и явились на сей свет: безо всяких, то есть, суетных подробностей в виде одежд и гробов.
А у стены напротив сложены аккуратно штабели разнообразных гробов и тючки с одеждой. Приготовлены.
Посередине, в проходе, стоит теннисный стол, и обслуживающий персонал играет на нем в пинг-понг. На вылет. Двое играют, остальные курят и пиво пьют, ждут своей очереди.
А надо всем этим кладбищенским покоем, в довершение картины, летает зеленый попугай и лузгает семечки.
Это, значит, интеллигентные крематорщики наладились все, что можно, пускать на продажу. Внедрили свой вариант утилизации вторсырья. В порядке посильной помощи текстильной и деревообрабатывающей промышленности. Закон физики: круговорот вещей в природе.
Потом они мотивировали: больно смотреть, как добро пропадает без всякой пользы – а ведь людям еще понадобится! Вот после этой истории всю первую команду ленинградского крематория и посадили в полном составе.
А комиссионщики, что характерно, отмазались: никакого сговора, никакого краденого, знать ничего не знали, какой ужа!
Да; а ведь хорошее, вспоминают, было качество обслуживания.