Одним из халатных упущений Интуриста было то, что иностранцам при въезде в Ленинград не читали технику безопасности. Один лектор мог бы сэкономить труд нескольких бригад скорой. А ведь могли бы организовать с того конца адаптационные курсы и качать дополнительную валюту.
А это был вообще невезучий америкашка. Его бы сразу выбраковать – не готов морально и физически, сиди уж дома; нет, тоже поперся. Показать, значит, жене и дочери загадочную страну белых медведей. Какой он храбрый и богатый.
Первый раз скорую вызвали с утра. Колитик у него легкий образовался. Приступ геморроя с мелким кровотечением. Ну что: хватил вечером водяры нашу дозу, закусил непривычным, переварить без тренировки не смог. Так отдыхай в номере, лелей свечку в анусе!
Нет – потащился с группой по городу; рейнджер. Ах, дворцы, ах, Невский! – как же, деньги уплачены, надо получить все сполна. На Невском у него брюхо и схватило.
Переводчик эвакуировал его в ближайший туалет – под телеателье, напротив Строгановского дворца. Ждут десять минут, двадцать, беспокоятся. Выползает америкашка наверх сильно хромая, разъяренный и мокрый. Порывается переводчику въехать по морде.
Выяснилось, что когда он влетел в освободившуюся кабинку, его унитаз смутил. Загажен до непривычности. Он лихорадочно вспомнил армейскую службу и туристские рассказы и проявил смекалку – взобрался на стульчик ногами и сел орлом, подобно русскому рядом. Но он был не орел, и не русский, и в кульминационный момент скользнул. Он натужился, ножки старческие дрогнули, и он со скользкого мокрого фаянса слетел. Одна нога, значит, сдрыгнулась на пол, а вторая в унитаз. И он загремел набок.
Он чуть не вывихнул колено и соответственно изгваздался. Туалетной бумаги вокруг не оказалось и мыла тоже. Благоухая и кряхтя, пострадавший путешественник обтерся платочком, обмылся ледяной водой, харкнул в зеркало и клокоча похромал наверх воевать за правду. Он припылил на тачке в гостиницу и устроил такой бенц, что группе молниеносно сменили переводчика.
Новой переводчице внушили задобрить и сгладить. И девочка объявила группе маленький сюрприз: в Ленинграде открылась первая пиццерия, и вот они за очень дешево пообедают настоящей горячей пиццей и оценят наше качество привычной в Америке еды.
Тут она немного промахнулась. В Америке такое качество оценивает уголовный суд. Пицца, унаследовав итальянское имя, была ублюдком от брака русского блина с еврейской мацой: полупрозрачная сухая лепешка, посыпанная крошкой, измельченной до такой степени, чтобы нельзя было определить, колбаса это или иной какой деликатес. И сверху украшена кляксой томатной пасты.
Америкашка, в довершение несчастий, оказался по национальности итальянцем. Такое сочетание кого хочешь подкосит: штатник и итальяшка в одном лице, с приступом геморроя и свалившийся с горшка.
Американец не согласился, что это пицца. Официантка заменила черствую на горячую. От этих издевательств американец завопил по-итальянски и, кавалерийски потрясая пиццей, заскакал забинтованным коленом вперед на кухню. Бороться, значит, за качество питания.
Что за бескультурье, удивляется пекарь, а еще иностранец! Тут вам не там! Живо сдерет милиция валютный штраф и – коленом под зад обратно: дома в Америке гангстера изображай! не такие едали! Наглый халдей, все кругом прикормлены.
Американец взрывается английским матом, доступным пекарю и по видеопорникам. Пекарь парирует, что он его фак и клиент может кисс его в эсс. Американец надевает ему пиццу на рыло, бьет посуду, получает слева-справа по уху, к обеим сторонам набегает подмога – итальянский темперамент плюс американская раскованность внакладку на национальную гордость великороссов дают потрясающие результаты! Любо-дорого поглядеть, какой погром! Еле всех растащили.
Американец баюкает руку, обожженную кипящим маслом. Янки дудль. В гостиницу приезжает та же скорая, что три часа назад ему ногу вправляла. Подмигивают старому другу и врачуют ожог.
Цезарь после такой кампании отступил бы. Но Цезарь не был американцем.
Бригада по возвращении на станцию устраивает пресс-конференцию. Третий вызов! ну не климат ему здесь.
Так вечером попозже он решил пропустить рюмочку, успокоить нервы. Он пропустил рюмочку, и две рюмочки, и четыре рюмочки, и вышел чуть-чуть прогуляться перед сном, вдохнуть прохлады и полюбоваться зрелищем ночного Ленинграда.
Зрелище было хоть куда. У него поинтересовались, который час, попросили закурить, вслед за чем на сносном английском предложили выгодно продать доллары. Вместо шестидесяти официальных копеек – по четыре рубля. Такая подвалила финансовая удача, и он продал стольник.
Это компенсировало несчастья прошедшего дня. Микрокалькулятор показал прибыл от операции в шестьсот шестьдесят шесть долларов шестьдесят семь центов, а это даже для небедного американца славный заработок за день отдыха. И он придумал отпраздновать находку покупкой самого лучшего коньяка в ближайшем открытом гастрономе. И у кассы обнаружил, что с верху пачки десятка, и с низу – десятка, а между ними – аккуратно настриженная бумага. Куклу ему задвинули. Один, в темноте, выпивший: лох.
Это на него произвело такое сильное впечатление, что по пути в гостиницу его хватил инсульт. Лег он на тротуар и стал тихо помыкивать.
Лежит? Мычит? Пахнет? Пьяный! Мало у нас близ винных вечером народу лежит: кто мычит, кто нет. Переступали. Потом луноход приехал.
Подняли его загружать, а там лоб разбит и рука забинтована. Милиция вызывает скорую – не хочет ответственности: обвинят в избиении, были прецеденты.
Прикатывает скорая: битый алкаш. Кидают на носилки, пихают в машину, и – в 25-е Октября. Эта больница вечно по пьяной травме дежурит.
В приемной скатили его на кафельный пол и отбыли.
Поскучал он полночи на полу среди алкашей, в порядке очереди. Хлопнули на топчан, стали раздевать – и обнаружили паспорт. Он лежал не в нагрудном внутреннем кармане, как у людей принято, а как бы потайном, изнутри полы. От воров прятал. Скорая и не нашла.
Больница имени 25-го Октября для иностранцев не предназначена. Туда и своим лучше не попадать. Дежурный врач звонит в диспетчерскую скорой. Оттуда – в интуру, оттуда – в гостиницу. А там уже группа колготится, экспедицию на поиски организует и чуть ли не в ООН обращаться собирается.
И толпа интуристов вламывается в приемное. Ознакомились они с контингентом, глянули на перегоревшие лампочки меж облезлых стен, нюхнули запашку и пришли в тихий ужас. Застонали, завопили, одни камерами щелкают, другие консулу звонят: такие условия! .. Дежурный врач хватается за сердце: нельзя иностранцев, нельзя снимать, провокация западной пропаганды! Узнают, затаскают, выгонят! И узнали, и выгнали, поскольку телефоны посольства на прослушке, стукач при группе: прибыло ГБ в штатском, оттеснило иностранцев, засветили им пленки; одновременно прибыл третий секретарь американского посольства, готовый защищать жизнь соотечественника всей мощью державы; просочилось все на «Голос Америки», и слава больницы 25-го Октября достигла всемирных масштабов.