зачем, Фёдор Кузьмич? Барин же. Ночью тёмной петуха запустим, кто на нас подумает?
- Экий ты быстрый. Люди, что в барском доме живут, тоже ведь погорят, а там же и родня моя, и невеста твоя. Да и другого барина пришлют. Не время жечь. Помнишь Пугача? Сжигали. А чем закончилось? Вот то-то и оно.
- Пойду тогда морду барину бить.
- Никуда, Ванька, ты не пойдёшь, в рекруты захотел?
- А что, пусть он над Машкой изгаляется? Не могу я так жить. Машка моя невеста!
- Что значит твоя невеста? Здесь всё – его. Крепостные мы, захочет барин – продаст нас, захочет - запорет на конюшне. Сиди, не дёргайся. И мне решать, чья она невеста, кстати.
Иван уходил, на следующий день приходил снова.
- Не буду я Машку замуж брать, порченая она, - говорил хмуро.
- Да почему же ты решил, что порченая она? Работает девка, денежку на приданое копит, уедет барин, первой барыней на селе станет!
- Всё-то у тебя, Фёдор Кузьмич, на денежки меряется! Не в них счастье. Люблю я Марью. А что порченая – так то люди говорят.
- Ванька, слушай, приданое за Машей дам немалое, так что плюнь на людей.
- Люди надо мной смеются!
- Люди завидуют…
А многие действительно завидовали, оттого и насмешки над Иваном становились с каждым днём всё злее. «Что ж Марья даже к отцу глаз не кажет? Боится! Знаем мы, как харчи барские отрабатываются!» – кричал Ване из-за забора сосед балабол.
Иван кидал в балабола поленом. Шёл Иван в кузницу помогать отцу, молодки смеялись: «Ох, посмотрите люди добрые, Ванюшка-то наш прямо как барин вышагивает!» Крепко злился Иван.

Маша же ничего этого не знала, да и не хотела знать, пересуды сельчан её нисколько не волновали, она частенько просто стояла за дверью в комнату барина и ждала, когда её позовут. Услышав колокольчик, вбегала в комнату, готовая хоть в огонь, хоть в воду, выслушивала просьбу или указание, опрометью бросалась выполнять. Иногда смотрела на барина исподлобья как обиженная собачонка. Барин, конечно же, видел всё это, мягко улыбался пунцовеющей Маше, и снова уходил с головой в свои проклятые, как считала Маша, бумаги. Она знала, что у барина есть жена и предполагала, что барин её не любит, иначе бы привёз с собой. Иногда барин выпивал много вина и внимательно смотрел на Машу тёмными пробирающими воспалёнными глазами. Тогда Маша, не в силах сдерживаться, убегала в тёткину комнату, падала на свой сундук и беззвучно плакала, что, впрочем, житейски опытной ключницей всегда замечалось. В тайну Машиной безответной любви была полностью посвящена лишь её маленькая сестрёнка, с широко раскрытыми глазами девочка слушала бессвязные рассказы Маши о барине: как тот повернулся, что сказал, что кушал днём или вечером. Дворня же была уверена, что барин не столько пишет бумаги, сколько пьёт дорогое вино и распутничает с горничной.
Всё когда-нибудь заканчивается. Закончилась и осень 1833 года. Барин засобирался в дорогу. Укладывались аккуратно бумаги, что-то сжигалось, кучер Гаврила с утра до вечера возился с каретой.

Выпал первый снег. С утра в барском доме было суетно, на дворе нагружали карету, Маша тенью ходила по дому, плакала украдкой, падала на колени перед образами, просила: «Господи, сохрани барина, пущай возвращается целым из своих проклятущих городов, Господи, сохрани его!»
Барин стоял на крыльце и в последний раз смотрел на голые деревья, на амбары, укрытые первым снегом, на мужиков и баб, что собрались на проводы. Управляющий имением и ключница целовали барину ручки, тихо радовались его отъезду. Прощаясь с Машей, барин поцеловал её в чистый лоб.
- Прощай, юная красавица, - шепнул ей. – Может, и не увидимся более, береги себя.
Сел в карету, лошади тронулись.
За отъездом барина, находясь в некотором отдалении, наблюдали и Фёдор Кузьмич с Иваном. Похудевший и почерневший от лютой злобы Иван просил будущего тестя:
- Может, догоним? Денежек сробим. Отъедет вёрст на пятьдесят, где нибудь в лесу и придушим, подумают на разбойников, а, Фёдор Кузьмич?
- Денежек, говоришь? Было бы неплохо. Только вот нельзя его трогать. Русский поэт он, оказывается. Нельзя…

Вскоре Иван да Марья сыграли большую весёлую свадьбу с обязательным повальным мордобитием, где гости с большим удовольствием съели борова Яшку. Грустна и молчалива была невеста. Ночью Маша не приняла мужа, царапалась, кусалась, плакала.

Наутро Иван забрал все немалые по деревенским понятиям деньги жены, хорошие вещи её, никому не сказавшись, навсегда ушёл из села. Сказывали, что видели его в Москве, в трактире на Сухаревке, в компании хватких мужиков, разбойников, по всей видимости. Сыпал Ванька марухам за пазухи монеты, громогласно требовал фряжского вина, и вообще был на подъёме. Ещё искал Ванька в Москве барина, и ведь было нашёл, нож наточил, тёмной ночки дождался, но барин неожиданно уехал в столицу.
Маша нисколько не жалела о пропавшем муже и деньгах, даже перекрестилась облегчённо. Она ждала барина, ходила в церковь и молилась о его здоровье. Вместе с Нюшей выучилась грамоте у сельского дьячка и, наконец, замирая на каждой странице, прочитала книжку «А. С. Пушкинъ. Сказки». Душа Маши наполнилась неведомым ей доселе благодатным светом поэзии.

Прошло немного лет. Дошла до села весть о смерти барина. Ванька в то время уже был на Сахалинской каторге. Фёдор Кузьмич отдал безропотную и убитую горем Машу замуж за вдовца из соседней деревни.

udaff.com