Мне было пятнадцать, когда умер отец. В этот день на улице лил холодный осенний дождь. Я зашел к нему в спальню и сразу все понял. Не по годам изможденное лицо было неподвижно, а пустые голубые глаза смотрели в серый потолок. Я тихо подошел к нему, поцеловал в щеку и сел рядом с его кроватью. В голове была абсолютная пустота, лишь одна мысль не давала покоя – что нужно делать, когда умирает родной человек. Я встал и пошатываясь побрел в коридор, где стоял телефон.
-Скорая? Пришлите машину, мой отец умер….

С тех пор прошло два года. Я жил в маленькой отцовской комнатушке на окраине Москвы. Чтобы как-то прожить, пошел работать на стройку, а по вечерам коротал время за подготовкой к вступительным экзаменам в институт, мечтая стать инженером, как папа, ходя к 1992 году эта профессия была уже не самой популярной. Мои усилия не оказались напрасными и осенью я смог поступить.

Не могу сказать, что учеба давалась мне легко, да и работу бросать было нельзя, поэтому приходилось работать по ночам, но это было не самым тяжелым. Больше всего я боялся одиночества. В голову лезли мысли об отце, а душа, словно стеклянная бутылка с замерзающей водой, разрывалась на куски и пронзала тело изнутри острыми осколками. Я метался из угла в угол, как дикий зверь, пытаясь найти успокоение, но не находил его. Мне казалось, что боль уйдет со временем, но она становилась только сильней. Мне все стало безразлично. Не хотелось больше жить, да и незачем было. Но однажды все изменилось.
Я стоял, облокотившись на облупившийся подоконник, и смотрел в окно. В этот день я проспал поточную лекцию, потому что пришлось задержаться на работе. За окном была весна. Город тонул в сочной зеленой листве, но я этого не видел. Перед моими глазами был очередной скучный, наполненный безразличием кадр из дешевого черно-белого фильма. Вдруг за спиной послышались быстрые шаги. Чьи-то каблуки весело стучали по дощатому университетскому полу, спеша в моем направлении. Я обернулся и увидел ее.
- Ты тоже опоздал? – спросили нежные губы.
- Что? – выдавил я из себя, загипнотизированный огромными карими глазами.
- На лекцию по философии, - улыбнулась она. – Ты же из 211 группы?
- Да. – проглотив комок в горле ответил я.
- Я Лида, мы в параллельных группах учимся. – произнесла она и протянула тонкую ручку.
Я никогда не забуду этого. В тот день Лида была необычайно красивой, но не той красотой, которой пичкают телеканалы – холодной, нарисованной, с притворной улыбкой, а настоящей, теплой. Красотой только что проснувшейся любимой женщины, которую хочется обнять и не отпускать никогда.
Окончив институт, мы поженились. Я был самым счастливым человеком на свете. Одиночество больше не беспокоило меня и даже отец снился мне улыбающимся и здоровым. Мы были счастливы, счастливы несмотря ни на что. Ни на нищету, которая окружала нас, ни на постоянно кричащих за стеной пьяниц соседей. Мы просто любили друг друга.
Иногда мы гуляли по Москве, радовались теплым денькам, и мечтали, что когда-нибудь мы переберемся в центр, забудем о постоянной нужде, родим детей и они будут жить лучше чем мы. Однажды гуляя по Тверской, мы увидели яркую витрину. Сквозь толстое стекло на нас смотрели красивые детские вещи. Лида долго уговаривала меня зайти, но я не решался. Тогда она взяла меня за руку и силой затянула в дорогой магазин. Восхищенно смотря на разноцветные витрины, заполненные детской одеждой, Лида неожиданно остановилась. Ее маленькая рука взяла трогательные, крохотные башмачки, а из карих глаз покатились крупные слезы.
Когда мы вышли на улицу, она повернулась ко мне, заглянула прямо в глаза, и попросила:
- Пообещай мне, что когда у нас будет ребенок, мы все сделаем чтобы он был счастлив.
- Обещаю. – ответил я и крепко прижал ее к груди, чувствуя как моя рубашка впитывает еще не засохшие соленые слезы.


- Мне очень плохо. – кинулась с порога на мои плечи Лида.
- Малыш, что случилось? - сердце сжалось и перестало стучать.
- Мы не сможем иметь детей. – простонала она и закрыв лицо руками опустилась на холодный пол. – Нужна очень дорогая операция.
- Я найду деньги. Не плачь. – попытался я успокоить Лиду.
- Ты что не понимаешь? – вдруг взбесилась она. – Нам никогда не заработать таких денег.


Я сильно постарел за последние четыре года. Мне было 32, а выглядел я на все 45. Мне приходилось очень много работать. Пахать где угодно и сколько угодно, только ради операции. И теперь, стоя в аэропорту, на глаза застилали слезы, когда я смотрел на проходящую паспортный контроль Лизу. Ее старенькое, серо пальто плотно облегало болезненно стройное тело. Она остановилась на секунду, посмотрела на меня и улыбнулась.
Ее не было две недели, две самые длинные недели в моей жизни.
Когда поздно вечером позвонили в дверь, я еле встал с кровати так сильно тряслись ноги. Она зашла в тусклый коридор, обняла меня и сказала лишь одно слово:
- Я тебя люблю.


- Доктор ну что? – вскочил я с кресла, когда из операционной вышел врач.
Он снял повязку и посмотрел на меня умными серыми глазами.
- У вас дочь.
Голова закружилась от счастья и, чтобы не упасть, пришлось облокотиться о покрытую холодным белым кафелем стену.
- Как Лида?
- Она не выдержала родов.
- Она жи….
- Она умерла.


В просторной палате известной частной клинки, под теплым шерстяным одеялом лежал мужчина. Его изможденное лицо было неподвижно, но глаза светились искренним, неподдельным счастьем. Рядом с кроватью сидела красивая девушка и держала его за морщинистую холодную руку.
- Мама почему ты плачешь? – спросила маленькая девочка, вошедшая в палату, посмотрев на девушку огромными карими глазами.
- Твой дедушка умер, Лида. Я его очень любила.