«Плати жене монетой той же… Это что, кого-то со стороны трахнуть надо? Но кого? Так, так… Люську, соседку. Точно. Эта за пузырь не откажет. Не зря ведь кликуха – Прибалтика. Каждый приболтать может. Можно даже два пузыря взять, глядишь – и рогов не испугается».

Повалив едва захмелевшую Люську прямо на пол, и торопливо, в своём коронном стиле, осуществив необходимое, Илья Ильич бросился домой и схватил линейку.

О чудо! Рога незначительно, но уменьшились! В острой своей части отростки потупели, укоротившись на два сантиметра.
Илья Ильич радостно закружился по комнате, и неуклюже сшиб рогами настольную лампу. Та затрещав, включилась, и, пару раз мигнув, погасла снова. Поднимая лампу, он заметил на столе записку, и с некоторым трепетом взял её:
«Не хотела сделать тебе больно… кризис отношений… поживу пока у мамы… попытайся меня понять… сердечно твоя Лера».

«Попытаюсь, попытаюсь, и ещё как попытаюсь. Но вот ведь бабка… И это знала!».

На радостях он вернулся к невменяемой уже Люське, и, чтоб закрепить успех, поимел её, мычащую, ещё дважды (-4 сантиметра).

Потом была немолодая сослуживица, отъявленная коммунистка (минус 1,5 сантиметра), отдавшаяся ему с явно антимарксистской страстью.

Затем, окрылённый уменьшением рогов, Илья Ильич выпил лишнего, и в загаженном до невозможности привокзальном подъезде с криками сношал тощую, неопределённых лет алкоголицу (-3,2 см) всё тело которой было усеяно алой, причудливой сыпью.

За следующую неделю кого только не было! Так же как в супруге его дремали до поры задатки матёрой куртизанки, проснулся и в Илье Ильиче превосходный охотник (а ведь мог бы, если вдуматься, втягивать свои рога посредством одной лишь Люськи).

Бабушка, продающая семечки на углу. Так обалдела от его запальчивого предложения, что, как загипнотизированная, отвела его к себе на двор, в нетопленную баньку. Парализованный дед всё звал её с веранды «Женя! Женечка! Я покакал!», гремел цепью пейсатый неопрятный пёс во дворе, и Илья Ильич под эти удручающие звуки жизни всё никак не мог финишировать. (-4 см)

юная узбечка (-3см) с языком мяконьким, словно тёплое масло. Увидев рога, сказала «Ааа, шайтан», но почему-то не испугалась, а даже наоборот.

соседка сверху тётя Маша (-2,3 см) с необъятной задницей и зловонными ножищами. Орала так, что соседи вызвали милицию. Открывать пришлось багровому от стыда Илье Ильичу, с брошюрой Кафки «История одной борьбы» у паха, тётя Маша же блаженно истекая перестоявшими соками ёжилась на постели, и вставать не желала. Старший наряда, уяснив, в чём тут дело, гоготнул, и хлопнул Илью Ильича по нетолстому плечу. Пересмеиваясь и топоча, милиционеры неспешно удалились.

В усердном распутстве прошла неделя, и однажды, проснувшись в пельменями пахнущих объятиях Люськи, Илья Ильич осознал, что лежит-то он на спине, причём лежит вполне комфортно. Рога исчезли.

Доктор в поликлинике, укоризненно лечивший его от триппера, действительно звался Олегом, только не Феоктистовичем, а Феликсовичем.
На работе о лечении, конечно же, узнали, благодаря чему Илья Ильич обрёл репутацию морально неустойчивого эстета-ловеласа. Он прочно вошёл во вкус, и плотскую, всеядную охоту свою оставлять не желал.

И однажды, после одного воскресного рандеву с двумя опытными партийными работницами, ещё пьяный Илья Ильич вернулся домой. У порога стояли две увесистые сумки, значит супруга вернулась.
Из коридора он увидел, как на прошитой ярким весенним солнцем кухне жена стоя поедает что-то из тарелки, нагнувшись над столом, а синий халатик её, подаренный Ильёй Ильичём на позапрошлое восьмое марта, как-то странно остро топорщится на заду. Илья Ильич, пригляделся, понял, и, присев на пуфик в коридоре, звонко расхохотался.
Так они с супругой и соревновались до самого развода. К чести их будь сказано - дальше шишек дело не заходило, шли примерно на равных, иногда и по взаимному уговору. После развода же всяческие аномалии у обоих прекратились совсем, как будто их никогда и не было.

udaff.com