непонятное.
- Ну их! Обойдутся!
- Ну что вы, мы Архипу поможем, - Лука Фомич неожиданно вскочил и бросился на выход. По вагону разнёсся его истошный крик « А ну, буржуи, чаю кому?»
Ответом ему была прогнозируемая тишина, что позволило мне сделать вывод о наличии у Луки Фомича недурственной психологической жилки.
- Ну вот, - возвращаясь к нам, сообщил кооператор, - И вся недолга, продолжаем культурно отдыхать.
Я украдкой взглянул на часы. Уже прошло два часа, из запланированных мной на сон. Это заметил Лука Фомич, и, подмигнув мне, обратился к Архипу Стаканчикову.
- Вы бы не могли позволить в вашем купе переночевать, мы тут, боюсь, засидимся, а академику сон нужен.
Стаканчиков кивнул, не поднимая головы.
- Это всегда - пожалуйста! Пойдёмте, постель свежую застелю.
Через час я уже крепко спал, убаюканный стуком колёс. Меж тем поезд нёс меня к моему старому другу, а неугомонные попутчики до самого утра веселились и горланили революционные песни.

* * *

Город Вышевск понравился мне сразу. С вокзала. Было в нём что-то бесконечно родное и забытое. Грязная дорога, представлявшая собой центральную улицу, она же по совместительству кандальный тракт времён уже минувших. Когда-то, этапы, приговорённых к ссылке, начинали отсюда свой путь в бескрайние просторы Сибири. Теперь новая власть разворачивала небывалое для этих мест строительство. В городе планировалось построить металлургическое и текстильное производства, и старый тракт продолжал сотрясаться уже от многочисленных подвод, гружёных щебнем, лесом, прочими строй материалами. Хотя по ночам слышны с него были как и встарь позвякивания колодок. Когда-то Михайло Ломоносов изрёк, что богатство России прирастать будет Сибирью. С тех пор между Россией и Сибирью шёл взаимовыгодный обмен. Человеческие души с одной стороны, полезные ископаемые, лес, пушнина с другой. Как долго это ещё продлится?

Тем временем, обходя здоровенные лужи, видимо вовсе здесь не высыхающие, я осторожно пробирался к дому моего старого друга.
А ведь появись я, на каких-то несколько дней раньше, то возможно смог бы тогда предотвратить случившееся. Много раз, вспоминая потом эти минуты, я невольно упрекал себя за то, в чём не был виноват абсолютно, но всё же подсознательно понимал, что теоретически мог изменить ситуацию.

Вот и калитка с цифрой восемь, перевёрнутой как знак бесконечности. Неисправимый шутник и блестящий математик, Н всегда совмещал одно с другим. Осторожно поставив саквояж на лавку, я толкнул тяжёлую дверь, отделявшую улицу от внутреннего дворика. Сразу бросившееся мне в глаза большое количество отпечатков сапог насторожило, но я, опять взяв саквояж в руки, решительно шагнул внутрь. Двор был пуст. Поднявшись на крыльцо, я постучался. Стоял я высоко и мог видеть поверх забора всё, что происходило в соседних дворах. А происходило там следующее. На меня, испуганно вытаращив глаза, смотрела женщина лет сорока. Заметив мой взгляд, она резко отвернулась и скрылась в доме. Тем временем, никто не спешил отворять. Постучавшись ещё раз, я уже огляделся более встревожено. Аккуратно потянув за ручку, я с удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Поддавшись непонятному чувству, я вошёл в дом.

* * *

Когда-то давно, до момента захвата власти большевиками, беседуя в Париже с Луизой Ля Фам - известной журналисткой «от науки», я поразился тому, как менталитет западного человека пасует против прямолинейной славянской хитрости, именуемой в простонародье словом «наёбка». Я приводил ей примеры, виденные мной в жизни, ссылался на берестяные грамоты древнего Господина Великого Новгорода, вспоминал рассказы друзей. Она горячо спорила, доказывая, что Русская Византия, всё равно имеет меньший шанс взойти на престол мирового господства, чем любая западная держава прошедшая ренессанс. Тогда я спросил её в лоб, как француженки выводят мандавошек? Она, непроизвольно почесавшись, поведала мне о чудодейственных мазях на основе ртути. Я возразил, что ртуть крайне опасна для здоровья, и привёл в пример Николо Паганини. Тогда она беспомощно развела руками, показывая всю несостоятельность европейских цивилизаций в этом вопросе. Я, как ни в чём не бывало, продолжал потягивать красное вино. Видя, что собеседница сгорает от нетерпения, поставив бокал на столик и слегка наклонившись к ней, пообещал, что обязательно покажу этот нехитрый способ. Она стала настаивать на немедленной демонстрации. Тогда я предложил пройти ко мне в номер и там провести эксперимент. Утром она всё же спросила про мандавошек. На что я сказал, что в России есть хорошее выражение, что не надо ездить в Тулу со своим самоваром, французский эквивалент этой пословицы я сформулировал так: «кто же едет в Париж со своими мандавошками?». К чести этой женщины должен сразу сказать, никаких мандавошек между нами не было, было только то светлое чувство, которое так прекрасно воспели великие французские писатели и поэты.
Что такое «наёбка» она так и не поняла.

Я привёл этот небольшой экскурс из своей жизни, чтоб было более понятно то чувство, которое охватило меня сразу, после того, как я переступил порог дома моего старого друга. В воздухе отчётливо ощущалась наёбка, и не просто наёбка, а наёбка с большой буквы. Она давила на уши как комариный рой на болоте, она охватывала конечности и наполняла воздух ватой, она диктовала, она подчиняла, она…, ну, впрочем, хватит!

Я моментально окинул комнату взглядом, пытаясь запомнить отчётливо каждую деталь интерьера. Инстинктивно я чувствовал, что времени у меня мало, поэтому старался не цепляться за конкретные детали, и всё же кое-что привлекло моё внимание. Но тут же с грохотом распахнулась калитка, и во двор ворвался топот сапог. Прогрохотав по ступеням крыльца, всё замерло перед входной дверью. Раздался чудовищной силы удар сапогом. Тяжёлая, обитая железными листами, дверь распахнулась.

- Руки вверх! – раздалось за спиной.
Я медленно развернулся, как стоял, с чемоданом в руке. В грудь мне упиралось сразу три штыка примкнутых к винтовкам системы Сергея Ивановича Мосина, с которым мне довелось познакомиться незадолго до его смерти в 1902 году. Винтовки твёрдо держали в руках люди в военной форме. У двоих богатырки, или как их сейчас все называли – будёновки, были лихо задвинуты на затылок. Было видно по всему, что в меня целились люди, привыкшие держать в руках «трёхлинейки».
Поскольку и ранее мне доводилось стоять под прицелом, особого страха я не испытывал, скорее огромное чувство тревоги, от невозможности в случае чего, исправить ситуацию. Стараясь не провоцировать вооружённых людей, я медленно стал поднимать руки вверх, не выпуская своей клади.
- Ах ты ж! – внезапно воскликнул один из солдат. - Отто Оттович!
И обращаясь к своим товарищам: « А ну не вздумай пальнуть!»
Штыки стремительно вздёрнулись к потолку. Я внимательно всмотрелся в узнавшего меня красноармейца. Черты его лица казались мне знакомыми. Возраста он был помоложе меня разве что на пару лет. Форма сидела на нём как влитая, сапоги начищены. Лицо южнорусского типа,