Библиотека | 10метровахуительногопровода | Июль
Подбитых немецких танков было около десятка. У некоторых, и немецких и наших, от взрыва боекомплекта по срывало башни.
- Похоже, немцы шли колонной, а наши из засады ударили.
Никулин показал рукой в сторону противоположной опушки.
- Зря на открытое пространство выскочили, из леса бы больше набили. - Размышлял Можаев.
- Нервы сдали, наверное.
- Да, похоже на то…
- А вон там, смотри командир, в леске, вроде как машины какие?
Можаев посмотрел в трофейный бинокль. Определённо в лесу были немцы. Несколько грузовиков.
- Наверное «техничка» с охранением.
- Чего им тут делать?
- Отремонтируют технику, какую смогут, и снова вперёд.
- Значит и экипажи тут. Да и пехота наверняка.
- Впятером нам их не осилить… - с сожалением констатировал Можаев.
- А стоят-то в леске, значит наши тоже бомбят иногда. - Со злорадством отметил Лаврентьев.
- Т-т-т-товарищ к-к-командир, - подполз бледный как смерть Колька, - Т-т-там. Т-т-танкист.
- Живой?
- Не знаю…
Все поползли к месту, указанному Колькой. Метрах в двадцати от опушки, за поваленным деревом лежал человек. Он страшно обгорел, мясо на руках сгорело настолько, что были видны кости. Как он дополз досюда, не укладывалось в голове! Можаев перевернул его лицом вверх и отшатнулся.
- Господи! - вырвалось у него.
- Помоги Никулин, - после того, как нервы отпустили, попросил Можаев. И подхватив танкиста под руки они поволокли тело в глубь леса.
- Куда это его? - спросил Колька у Деда
- Куда, куда… Хоронить! Не оставлять же его тут, - проворчал Иван Михайлович глядя в землю, - А у меня старший то, тоже танкист!
И тут Дед неожиданно заплакал. Лаврентьев принялся утешать его. Но Дед не слушая махнул рукой и пополз за командиром.
Лаврентьев, встретившись взглядом с Колькой, только и сказал:
- Такие дела, брат…
После того, как похоронили танкиста, весь день никто не проронил ни слова. Только на привале кое-как проклюнулся первый разговор. Начал, конечно же, Никулин, и Можаев мысленно поблагодарил его за это. Надо было чем-то отвлечь бойцов. Никулин стал рассказывать про свою довоенную жизнь. Выяснилось, что он был киномехаником. Разъезжал по деревням, «крутил кинишку». Потом в каком-то селе, хорошо выпив с местными, уснул с папиросой и спалил клуб к едрене фене. Сам чудом остался в живых. Дело получило огласку, и его хотели отдавать под суд, но он во время ушёл в армию. Там и остался.
- Если бы не армия, - подытожил он,- шалопай бы из меня получился первостатейный! А так хоть на человека стал похож.
«Надо же, какой молодой, а выглядит на все тридцать», подумал Можаев и окончательно уснул.
Проснулся он сам. Караул нёс Никулин. Можаев посмотрел на часы, спать оставалось ещё минут пятнадцать. Незаметно мысли увлекли его к самому началу войны. Был пятый день его отпуска - 22 июня. Гостил он у матери в Ленинграде. После объявления по радио о вероломном нарушении госграницы СССР он вздохнул с облегчением. Случилось то, чего собственно давно ждали. И хоть Сталин делал всё возможное и невозможное, оттягивая дату агрессии, все знали, что рано или поздно Гитлер нападёт. Армия готовилась – перевооружалась. Поступали на вооружение новые танки, самолёты, артсистемы, стрелковое оружие. Отрабатывались взаимодействия родов войск. И хоть информация об этом была засекречена, всё равно в офицерских кругах живо обсуждались возможности новой техники. В его часть новые винтовки СВТ начали поступать ещё в тридцать девятом. Темпы перевооружения наращивались. Одновременно с этим в официальной печати постоянно провозглашались лозунги о дружбе с немецким народом, о взаимовыгодных торговых соглашениях между СССР и Германией. И вот – нерушимой дружбе конец. Гитлер показал своё лицо.
Мать сильно плакала, даже больше, чем на похоронах отца. С тяжёлым сердцем Можаев погрузился в эшелон. Что ж, не мы начали эту войну, но закончим её мы, в Берлине. Он был в этом уверен. А сейчас главное победа, одно жалко, семьёй как-то не удалось обзавестись. Но ничего, это после войны, это от меня ни куда не денется.
Он поднялся, отряхнул прилипшие травинки, повёл плечами, разминая затёкшие мышцы и
тихо двинулся в сторону Никулина.
- Никулин? Это я, Можаев…
На всякий случай негромко окликнул он.
- Я тут командир. - раздалось откуда-то с права.
Можаев пошёл на возглас. Никулин лежал в небольшом углублении, с немецкой винтовкой в руках.
- Не спишь?
- Да какое там! Я, что, не понимаю? - искренне обиделся тот, и тут же добавил, - Курить хочется, спасу нет. Разреши, командир?
«Хороший боец», подумал Можаев. Хотя по службе ни какого рвения не проявлял. Тянул лямку как все, из толпы не выделялся. Прослужили вместе более года, а познакомились только когда вдвоём остались…
- Давай, иди к нашим в низину, я покараулю. Если проснутся, вместе не курить, а то запах сильный будет, могут почуять.
Когда Алексей скрылся в кустах, Можаев прилёг на его место и стал чутко вслушиваться в сумерки. Было слышно, как Никулин крадётся, стараясь не шуметь. И вдруг Можаев услышал канонаду. На пределе порога слуха, но всё же услышал. Значит уже близко! Он пригнул травяной куст, для лучшего обзора. Дёрн неожиданно поддался, приподняв его Можаев увидел два окурка трофейных папирос.
«Хороший боец, но раздолбай!» - почему-то без злобы окончательно решил Можаев. Воспоминания опять увлекли его.
На подъезде к части стали попадаться первые беженцы. Заметно больше стало эшелонов с ранеными.
«Неужели так серьёзно?» - подумалось ему. Но всё ещё не мог он, командир Красной Армии, поверить в то аховое положение, которое сложилось на фронтах. О нём он узнал на заседании дивизии. И был поражён стремительностью продвижения немецких частей. Это казалось невозможным. Собрав гигантские силы на трёх стратегических направлениях, немцы буквально тараном шли через оборонительные рубежи и подтягиваемые свежие части.
Из той информации, что ему удалось проанализировать, он понял, что немцы делают стремительные фланговые танковые обходы. Затем фланги укрепляются подходящими, пехотными частями, и одновременно ликвидируются остатки окружённых советских соединений.
- Мы несём большие потери, в основном из-за неготовности к маневренной войне. Вдалбливал в их головы комдив.
- Если ударить под основание танкового клина и держать линию фронта, то можно отсечь его от мат обеспечения и остановив пехоту - ликвидировать, лишив тем самым немцев стратегической инициативы. Но для этого надо иметь крупные соединения как раз у основания этих самых клиньев! А этого – то у нас и нет. Силы размазаны. Связи зачастую нет! Кое-где наблюдается паника. Но в основном наши части сражаются отважно, демонстрируя примеры героизма даже в безвыходных ситуациях. Сражаясь в окружениях, мы оттягиваем значительные силы с главных направлений! - голос комдива грохотал как батарея. У Можаева даже мурашки шли по спине.
- Поэтому на данный момент, всё, что мы можем, это маневр! Постоянный маневр! Немец хитёр, при кажущейся очевидности его конечных целей, он постоянно меняет тактическое направление. Не успеете вы закрепиться
- Похоже, немцы шли колонной, а наши из засады ударили.
Никулин показал рукой в сторону противоположной опушки.
- Зря на открытое пространство выскочили, из леса бы больше набили. - Размышлял Можаев.
- Нервы сдали, наверное.
- Да, похоже на то…
- А вон там, смотри командир, в леске, вроде как машины какие?
Можаев посмотрел в трофейный бинокль. Определённо в лесу были немцы. Несколько грузовиков.
- Наверное «техничка» с охранением.
- Чего им тут делать?
- Отремонтируют технику, какую смогут, и снова вперёд.
- Значит и экипажи тут. Да и пехота наверняка.
- Впятером нам их не осилить… - с сожалением констатировал Можаев.
- А стоят-то в леске, значит наши тоже бомбят иногда. - Со злорадством отметил Лаврентьев.
- Т-т-т-товарищ к-к-командир, - подполз бледный как смерть Колька, - Т-т-там. Т-т-танкист.
- Живой?
- Не знаю…
Все поползли к месту, указанному Колькой. Метрах в двадцати от опушки, за поваленным деревом лежал человек. Он страшно обгорел, мясо на руках сгорело настолько, что были видны кости. Как он дополз досюда, не укладывалось в голове! Можаев перевернул его лицом вверх и отшатнулся.
- Господи! - вырвалось у него.
- Помоги Никулин, - после того, как нервы отпустили, попросил Можаев. И подхватив танкиста под руки они поволокли тело в глубь леса.
- Куда это его? - спросил Колька у Деда
- Куда, куда… Хоронить! Не оставлять же его тут, - проворчал Иван Михайлович глядя в землю, - А у меня старший то, тоже танкист!
И тут Дед неожиданно заплакал. Лаврентьев принялся утешать его. Но Дед не слушая махнул рукой и пополз за командиром.
Лаврентьев, встретившись взглядом с Колькой, только и сказал:
- Такие дела, брат…
После того, как похоронили танкиста, весь день никто не проронил ни слова. Только на привале кое-как проклюнулся первый разговор. Начал, конечно же, Никулин, и Можаев мысленно поблагодарил его за это. Надо было чем-то отвлечь бойцов. Никулин стал рассказывать про свою довоенную жизнь. Выяснилось, что он был киномехаником. Разъезжал по деревням, «крутил кинишку». Потом в каком-то селе, хорошо выпив с местными, уснул с папиросой и спалил клуб к едрене фене. Сам чудом остался в живых. Дело получило огласку, и его хотели отдавать под суд, но он во время ушёл в армию. Там и остался.
- Если бы не армия, - подытожил он,- шалопай бы из меня получился первостатейный! А так хоть на человека стал похож.
«Надо же, какой молодой, а выглядит на все тридцать», подумал Можаев и окончательно уснул.
Проснулся он сам. Караул нёс Никулин. Можаев посмотрел на часы, спать оставалось ещё минут пятнадцать. Незаметно мысли увлекли его к самому началу войны. Был пятый день его отпуска - 22 июня. Гостил он у матери в Ленинграде. После объявления по радио о вероломном нарушении госграницы СССР он вздохнул с облегчением. Случилось то, чего собственно давно ждали. И хоть Сталин делал всё возможное и невозможное, оттягивая дату агрессии, все знали, что рано или поздно Гитлер нападёт. Армия готовилась – перевооружалась. Поступали на вооружение новые танки, самолёты, артсистемы, стрелковое оружие. Отрабатывались взаимодействия родов войск. И хоть информация об этом была засекречена, всё равно в офицерских кругах живо обсуждались возможности новой техники. В его часть новые винтовки СВТ начали поступать ещё в тридцать девятом. Темпы перевооружения наращивались. Одновременно с этим в официальной печати постоянно провозглашались лозунги о дружбе с немецким народом, о взаимовыгодных торговых соглашениях между СССР и Германией. И вот – нерушимой дружбе конец. Гитлер показал своё лицо.
Мать сильно плакала, даже больше, чем на похоронах отца. С тяжёлым сердцем Можаев погрузился в эшелон. Что ж, не мы начали эту войну, но закончим её мы, в Берлине. Он был в этом уверен. А сейчас главное победа, одно жалко, семьёй как-то не удалось обзавестись. Но ничего, это после войны, это от меня ни куда не денется.
Он поднялся, отряхнул прилипшие травинки, повёл плечами, разминая затёкшие мышцы и
тихо двинулся в сторону Никулина.
- Никулин? Это я, Можаев…
На всякий случай негромко окликнул он.
- Я тут командир. - раздалось откуда-то с права.
Можаев пошёл на возглас. Никулин лежал в небольшом углублении, с немецкой винтовкой в руках.
- Не спишь?
- Да какое там! Я, что, не понимаю? - искренне обиделся тот, и тут же добавил, - Курить хочется, спасу нет. Разреши, командир?
«Хороший боец», подумал Можаев. Хотя по службе ни какого рвения не проявлял. Тянул лямку как все, из толпы не выделялся. Прослужили вместе более года, а познакомились только когда вдвоём остались…
- Давай, иди к нашим в низину, я покараулю. Если проснутся, вместе не курить, а то запах сильный будет, могут почуять.
Когда Алексей скрылся в кустах, Можаев прилёг на его место и стал чутко вслушиваться в сумерки. Было слышно, как Никулин крадётся, стараясь не шуметь. И вдруг Можаев услышал канонаду. На пределе порога слуха, но всё же услышал. Значит уже близко! Он пригнул травяной куст, для лучшего обзора. Дёрн неожиданно поддался, приподняв его Можаев увидел два окурка трофейных папирос.
«Хороший боец, но раздолбай!» - почему-то без злобы окончательно решил Можаев. Воспоминания опять увлекли его.
На подъезде к части стали попадаться первые беженцы. Заметно больше стало эшелонов с ранеными.
«Неужели так серьёзно?» - подумалось ему. Но всё ещё не мог он, командир Красной Армии, поверить в то аховое положение, которое сложилось на фронтах. О нём он узнал на заседании дивизии. И был поражён стремительностью продвижения немецких частей. Это казалось невозможным. Собрав гигантские силы на трёх стратегических направлениях, немцы буквально тараном шли через оборонительные рубежи и подтягиваемые свежие части.
Из той информации, что ему удалось проанализировать, он понял, что немцы делают стремительные фланговые танковые обходы. Затем фланги укрепляются подходящими, пехотными частями, и одновременно ликвидируются остатки окружённых советских соединений.
- Мы несём большие потери, в основном из-за неготовности к маневренной войне. Вдалбливал в их головы комдив.
- Если ударить под основание танкового клина и держать линию фронта, то можно отсечь его от мат обеспечения и остановив пехоту - ликвидировать, лишив тем самым немцев стратегической инициативы. Но для этого надо иметь крупные соединения как раз у основания этих самых клиньев! А этого – то у нас и нет. Силы размазаны. Связи зачастую нет! Кое-где наблюдается паника. Но в основном наши части сражаются отважно, демонстрируя примеры героизма даже в безвыходных ситуациях. Сражаясь в окружениях, мы оттягиваем значительные силы с главных направлений! - голос комдива грохотал как батарея. У Можаева даже мурашки шли по спине.
- Поэтому на данный момент, всё, что мы можем, это маневр! Постоянный маневр! Немец хитёр, при кажущейся очевидности его конечных целей, он постоянно меняет тактическое направление. Не успеете вы закрепиться