- Вы подождите минутку, я сейчас. Ради бога извините!
Я остался в кабинете. Через деревянные стены было слышно как Виктор Петрович что то выговаривает своей жене. Слов, правда, не разобрать, а вот интонации очень даже угадывались. Виктор Петрович был недоволен. Жена его, не смотря на первое произведённое на меня впечатление – маленькой и беспомощной женщины, громко и абсолютно ни кого и ни чего не стесняясь, отстаивала свою позицию. Её фразы, хлёсткие, как нагайка, разборчивые до шипящих, раздавались всякий раз, когда смолкало негодующее бормотание Виктора Петровича.
- А и что с того, что молодой автор?
Дальше опять вступал Виктор Петрович, и мне оставалось только догадываться о тех эпитетах, которыми он рисовал мой образ.
- Нусс, если он тебе так важен, так и иди к нему, сама справлюсь.
Я постарался отключиться от этого фона, в конце концов, это бестактно подслушивать семейную склоку, пусть и специально, как это часто делают женщины, разыгрываемую на публику. Чтоб отвлечься я стал рассматривать интерьер кабинета.
Сразу охватывало ощущение, что ты находишься в гостях у маститого писателя, тем более, что так оно и было. Я попытался вспомнить все романы Виктора Петровича, и сбился после двадцати. «Вот ведь человек!» - восхищённо подумал я скользя взглядом по письменному столу красного дерева, по книжным полкам сплошь заставленным фолиантами. Внезапно мне стало стыдно за те несколько листков, что лежали у него на столе. «Какая безнадёжная глупость у меня там написана!». Мне стало так неловко, что я с трудом сдержал желание уйти немедленно. Ещё бы немного, и я точно бы ушёл, но внезапно вошедший Виктор Петрович, красный как рак и крайне раздраженный – отрезал мне пути к отступлению.

- Я ещё раз прошу простить меня за этот с позволения сказать конфуз. – начал он.
- Что вы, что вы! – я замахал руками.
- Так, вы мне присылали свой рассказ. – стал припоминать писатель.
- Повесть… - робко поправил я.
- Ну пусть будет повесть. – любезно согласился Виктор Петрович, садясь в плетёное кресло за своим столом.
Я ждал как охотничий пёс, весь превратившись во внимание. Вот сейчас решится моя судьба. Тут в дверях появилась жена Виктора Петровича с заплаканными глазами, её руки тряслись мелкой дрожью:
- Не могу я Витя, заканчивай скорее тут, и приходи.
- Минут двадцать может подождать? – недовольно взвился писатель, но тут же взяв себя в руки демонстративно погрузился в чтение. Жена ушла молча, оставив ощущение натянутой тетивы.

- Недурно, недурно. – бормотал Виктор Петрович, читая.
Надо ли говорить, как забилось моё сердце?! Сам Виктор Петрович Поправкин хвалит!
- Только знаете что, - вдруг взглянул классик на меня поверх очков, - Вот ту вы всё время используете оборот, который в классической литературе мягко говоря не приветствуется.
- Я заменю. – сразу же выпалил я.
- Хорошо. – умиротворённо промурлыкал Поправкин. – А, вот ещё, откуда вы взяли, что лошадиный навоз пахнет «пронзительно свежо»? А?
- Ну я сам его не нюхал, но предполагаю… - потерялся я, а сам подумал: «Чёрт меня дёрнул про этот навоз писать»!
- То есть предположения ваши ни на чём не базируются, не так ли? – аккуратно спросил меня Виктор Петрович.
- Честно? Нет! – сдался я.
- Ну вот видите… - развёл Поправкин руками, - Не знаете даже как навоз пахнет, а сразу в писатели. А понюхали бы, и не писали бы такого, а лучше – вообще бы ни чего не писали.

Далее он опять ушёл в чтение, что то периодически не слышно повторяя одними губами, да иногда внезапно усмехаясь, как бы говоря: ишь завернул!
Я стоял красный и мокрый. На липкую шею садились залетающие в окно комары, но шлёпнуть их я не решался. Поправкин же наоборот ни сколько не стесняясь припечатывал особо наглых насекомых к своей лысине, да так, что в ушах звон стоял.

- Вот опять тут у вас про навоз. Вы извините, конечно, но что-то тема эта вас беспокоит. Ну это Бог с ним, с кем не бывает по молодости. – Поправкин замлочал, явно перечитал ещё раз смутившее его предложение, - Ага, вот смотрите: «Навоз грузили в бидоны мокрые от пота доярки»…
- И что? – ни жив, ни мёртв, еле слышно промямлил я.
- Ну как что? Какие в жопу доярки?
- Обыкновенные, в белых халатах - как у врачей.
- Доярки доят коров, а навоз грузит механизированная рабсила, и не в бидонах, а как придётся, если коровник большой, то и экскаватором бывало… В бидонах надо же! - ещё раз удивлённо присвистнул Поправкин, - Мать честная!
- Ну и дальше, совсем уже ни в какие ворота.
- Где? – убитым голосом, как эхо отозвался я.
- «Троекратно поцеловались»
- А что тут неправильного?
- Да всё, тем более, что из контекста выходит, что целуются агроном. А с кем?
- Он Дуню целует – доярку, в белом халате, как у врача. Это аллегория… Она вылечит его разбитое сердце…
- Но тут то не ясно! Тут сенокосилка у вас! – писатель смачно припечатал очередного комара. Я вздрогнул как от пощёчины.
- Я переделаю.
- Лучше сожгите. А чтоб не было такого в дальнейшем, устройтесь в коровник, поработайте там хотя бы пару месяцев. Навоз понюхаете заодно.
И как бы закрывая вопрос по моему творчеству, Поправкин громко крикнул:
- Леночка! Готовь своих котят, сейчас будем топить.
И обращаясь в мою сторону:
- Вы извините, не поможете мне? Тут такое дело…

Как в тумане, я покинул дом Поправкина. До электрички ноги сами несли меня, а я клялся всем приходившим мне в голову богам, что ни когда, ни при каких обстоятельствах не устроюсь работать в коровник.

udaff.com