красная вода она вода светится во Мне плыву вплавь вплавь плыву в Красной Воде которая Ди которая Небо которая Земля да да которая Все из чего плещется Мир воплощается это Да все вращается неподвижно Это все пресуществляется в Само Собой и в этом вся Суть неподвижного Нет нет таких слов назвать Это как Я так вот оно что и Откуда все это диво и Куда которое Никуда не приводит и Некуда приходить Я уже Здесь это это это Которое никогда никуда не гаснет Я здесь тут всегда вечное Навсегда...

* * *

Сначала в меня проникли звуки: тихий плеск волны, далекие крики чаек, легкие локальные шорохи где-то неподалеку. Затем — ощущение тепла, ласкового, заботливого тепла. Тепло ощущалось спиной, входящей в соприкосновение с податливым влажным песком, и, чуть менее отчетливо, грудью и лицом, предоставленным легкому зыбкому ветру, насыщенному острыми запахами океана. Сквозь сомкнутые веки просвечивало горячее оранжевое пятно, — Солнце, наверное, а может быть, и какая-то другая доброжелательная звезда.

Я пошевелил пальцами обеих рук, охотно зарывшимися в теплую мякоть сырого песка. Затем попытался осторожно приоткрыть глаза, слипшиеся от высохших слез. Я узрел горизонт, резкой чертой отделяющий пронзительно синее от бледно-голубого, ослепительно белые облака и птицу, большую морскую птицу высоко в небесах...

Мой взгляд уткнулся в неровную цепочку полуразмытых отливом следов босых ног, протянувшихся вдоль отмели. Следы обрывались возле двух обнаженных человеческих тел, сплавившихся в единый бесформенный ком, неподвижно застывший на мокром песке, — Вандра и папаша Гро еще не вернулись на Землю.

И только тут до меня дошло, что я и сам — совершенно голый. Я посмотрел вниз и заметил на своем теле пятна крови, вперемешку с белым песком присохшие к низу живота. Ничего еще не понимая, я повернул голову вправо — и увидел рядом с собой малышку Ди. Голая девушка мирно спала, лежа на спине, в знак полного доверия к мирозданию широко раскинув руки в разные стороны. На ее бедрах и коленках темнели высохшие следы утраченного девства, — точно такие же, как на моем животе.

Я с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, поплелся в сторону океана...

Вынырнув из прохладной воды, я увидел папашу Гро, стоящего во весь рост и слегка покачивающегося на нетвердых ногах. Я бросился ему навстречу и, кое-как преодолев разделяющее нас пространство пляжа, повис у него на шее.

— Я родился!.. Боже мой, я только сегодня родился! — закричал я ему в самое ухо. — Проклятый колдун! Что же ты со мной сделал! Ты промыл и прополоскал мои грязные мозги... Ты был прав — я ничего не знал!.. Вообще ничего!.. Мэтр, ваша наука — лучшая в мире!.. Я так люблю вас всех!..

Рассеянно улыбаясь, старик терпеливо сносил мои восторженные излияния, время от времени опираясь, чтобы не упасть, на мое плечо.

— Это у тебя послевкусие, — наконец тихо пробормотал он, — скоро пройдет...

* * *

После этого события, так глубоко потрясшего душу, в моей жизни на острове внешне почти ничего не изменилось, — за исключением того факта, что малышка Ди постепенно полностью перебралась в мою комнату и мою постель. И мало-помалу я очень привязался к этой девушке, тихой и ласковой, как котенок.

Трансформация, произошедшая в подспудных взаимоотношениях между мной и обитателями острова, оказалась куда более радикальной. Психоделический опыт, пережитый совместно с островитянами, очень сблизил нас всех, так что теперь я уже не чувствовал себя случайным гостем среди них, как это было прежде. Но я не ощущал себя и членом одной семьи, — что было бы естественно, принимая во внимание мое вступление в гендерные отношения с дочерью Вандры и падчерицей папаши Гро. Скорее, я стал воспринимать самого себя естественной частью единого организма Нашего Острова, наделенного, как я теперь понимал, неким таинственным эквивалентом коллективного разума и воли....

У меня также появилась новая забота: постараться не забыть ничего из того, что я познал во время своего грандиозного космического путешествия. Потому что тот опыт, который я пережил тогда, на рассвете, с самого начала воспринимался мной как бесконечно более важный и значимый, чем все, что происходило со мной до сих пор. И у меня не было ни малейших сомнений в том, что испытанное в тот день по сути дела явилось прикосновением к чему-то сущностно реальному в этой вселенной, по сравнению с чем наша обычная повседневная реальность не может не показаться каким-то пренеприятным и болезненным наваждением, бессмысленным и содержательно ничтожным в любых своих проявлениях: от фактографии очередного прожитого дня — до всей мировой истории... Впрочем, папаша Гро (к которому я теперь испытывал глубочайшее доверие и уважение) дал мне обещание, что психоделический ритуал вскоре обязательно повторится.

Мне стала понятнее суть рискованного экзистенциального эксперимента, на который в свое время отважился папаша Гро: сбежать из стада омерзительных голых обезьян с их двусмысленной Моралью, которая убивает, и сомнительной Культурой, которая дезориентирует и уводит от реальности; перестать быть одомашненным приматом, механически соблюдающим абсурдные обезьяньи ритуалы и церемонии; осмелиться на то, чтобы наконец перестать “очеловечивать” этот мир, подлинная природа которого совершенно не-человечна, и решиться принять наш мир таким, каков он есть, а не таким, каким отдельные безволосые приматы, однажды присвоившие себе жреческие и управленческие функции, хотели бы его воображать и галлюцинировать.

То, что сделал со своей жизнью папаша Гро, разумеется, сильно смахивало на прыжок в пропасть, — когда уже знаешь, что пути назад нет, но еще не уверен в том, есть ли за спиной крылья. Это была попытка улизнуть из цивилизованной экумены (конечно, обжитой и даже уютной, как пространство плаценты для созревшего эмбриона, но и удушающе тесной), и проникнуть в гораздо менее освоенные уровни реальности и измерения, еще не оскверненные нашими словами и поименованиями.

Как правило, человек, решающийся на такое, со стороны выглядит, мягко говоря, не вполне адекватным, — что делает его весьма уязвимым для жестоких нападок со стороны людей нормальных и социально адаптированных. Впрочем, это судьба всех блаженных садху, сопливых юродивых, бездомных шаманов и странствующих дервишей. И потому я дал себе слово всегда быть настороже и, в меру своих сил, оберегать святого старца от любого зла, на которое так горазды отдельные особи, принадлежащие к нашей бессмысленно агрессивной породе голых обезьян...

* * *

Однажды почтовый гидросамолет, раз в неделю облетающий населенные острова архипелага Туамоту, совершил возле Нашего Острова вынужденную посадку. Увидав красную сигнальную ракету, мы поспешили к берегу, запрыгнули в лодку и налегли на весла...

Благодаря папаше Гро, неплохо разбиравшемуся в двигателях, пилоту и его напарнику удалось довольно быстро найти и устранить неисправность. Когда же они попытались отблагодарить старика за помощь объемистой кипой свежих газет и глянцевых журналов, папаша