Библиотека | Плагиат (каверы) | Угнать за 60 секунд
волочить будете. Пока не сдохну.
- Да хуй с ним, отдай ему шапку. – Сказал Толян, и оглянулся испуганно, потому што наш делёж наеблетников, уже привлёк внимание нескольких сидящих неподалёку уёбков – водителей.
- Ладно. Я так пойду, с аткрытым ебалом. – Сказал Кургуз, и сгрёб со стола своё хозяйство.
Найти маршрутку без водилы было ахуйски просто. Скажем так, все маршрутки были без водил. Половина из них давилась ботвой в тошниловке, а другая, наверное, как раз сралась этой самой ботвой в общественном сортире. Хуёво было только то, что в каждой маршрутке сидело по нескольку охуевших от ожидания селян со своим говнобарахлом. И мы стали искать рыдван, наименее обсаженный перепуганным планктоном. Такой вскоре и нашёлся. Мы с Толяном залезли в салон и быстро натянули на ебальники Толяновы лохмотья. А наш идейный вдохновитель, закинулся на водительское сидение, ёбнул молотком по замку зажигания и стал крутить какие-то провода. Деревенские гандоны, набившиеся в салон маршрутки, нихуя сначала не врубились и пялились на нас своими выпученными буркалами. Толян замялся, стал мычать как параличный и размахивать руками. Среди селян стала наблюдаться лёхкая паника. Они смотрели на Толяна и нихуя не врубались чо от них хотят. И тут я заметил, что наш младшенький запамятовал проковырять дырки для глаз в бабкиных вшывниках, и метался по маршрутке, как прокажённый. А меня на смех пропёрло. И я начал ржать. Тут какая то дура с красным ебалом тихо завыла, и метнулась на выход. Остальная свора колхозного говнобыдла, роняя по дороге кульки со своим дерьмом, повалила за краснорожей селянкой. В адин момент в маршрутке не осталось никого, за исключением какова то пришмаленного деда на боковом сидении.
- Пашол нахуй атсюда! – Заорал я, вплотную подойдя к старому уёбку. – Ты чо, аглох, плесень колхозная.
Но он па доброму лыбился и никуда вроде не собирался валить, а наоборот, вцепился своими клешнями в поручень переднего сидения и радостно пялился на Толяна. Я попытался оторвать его варежки от поручня, но дед ни в какую не хотел уёбывать из маршрутки. Да было уже и поздно. Кургуз, наконец соединил там какую то хуету, и двигатель завёлся.
Кароче, с города мы съебали секунд за 60, как в кино и обещалось. Всё бы заебись, если бы не дед. Он сидит, падла, и в хуй не дует. Радуется жизни, блять такая. Я его уже и за шею, и за ноги пытался оторвать от поручня, но этот блядский пахарь, так уцепился граблями своими, што хуй оторвёшь. От Толяна вообще толку не было. Когда Кургуз по газам дал, Толик своей, обмотанной бабкиным исподним тыквой, в шест здорово приложился, и теперь валялся в проходе в бесчувственном состоянии.
- Слыш, Кургуз! – Ору я. – Тут у меня ветеран, блять! Высадить надо.
Кургуз нихуя не слышит, топит как Спиди-гонщик, в рот ему ноги. А перец этот жылистый глянул на меня и говорит:
- Мне до конечной, милок.
Я и прихуел тут. Ну, думаю, сучара, будет тебе щас конечная. И ору Кургузу:
- Ёб тваю мать, Кургуз, объявляй, сука, конечную! Сволочь тут замшелая к нам прицепилась, и сползать не желает.
Ну, Кургуз по тормозам дал, и в микрофон говорит:
- Конечная. Всем уёбкам вываливать нахуй из автобуса. Вапросы есть?
Дед , сучара хитрожопая, в окно посмотрел, и говорит, что мол, нихуя не его остановка. И выходить наотрез отказывается.
- Я не могу долго стоять. Нам когти рвать нужно. Так и тёлок не успеем покатать. Ебись он в рот, пассажир твой. – Заорал Кургуз, и снова по газам врезал.
- Сучара ты старая. – Говорю я деду, и ему на ебало свою шапку пристроил, штоп вида его блядского не наблюдать.
***
А возле околицы как раз тёлки наши ошивались. На речку пиздовали, мочалки полоскать. И тут мы, как в кино, бля! Я окно открыл, Светку свою увидел и ору:
- Эй, бабы! А это мы, ёбана! На моторе, блять! Тормози, Кургуз, чо ты раздухарился то так.
Кургуз остановился, красиво так ещё получилось у него, с пробуксовкой. Хуеву тучу пыли с дороги поднял, так, што я Светку свою из виду потерял на кароткае время. Эффект, хуле! Тут и Толян в себя стал приходить. Сел на полу и нихуя не понимает, где находится. Руками водит, ни пиздов, говорит, не вижу. Ну, понятно, через бапкины ритузы видно хуёво видать, да если ещё по еблету трубой приложить хорошенечко, так вообще зрение потерять можно.
- Давай к нам, девки. – Говорю, высунув ебальник в окно.
Кургуз дверь открыл, и бабы в салон повалили. Заходят и стремаются чо та. Я спрашиваю:
- Вы чо?
- Да ни чо. – Говорят, а сами на деда косяться. – Чо это за хрен в маске? С вами штоль? Он чо, из ОМОНа? Или с «Алькаиды» может?
- Нет, - отвечаю. – Со СМЕРЖа он, как есть.
И к деду обращаюсь:
- Да, дед?
А дед, сука старая, вдруг начал про «Бьётца ф тесной пичурке агонь» подвывать. Ещё и протяжно так, сука, тошнотно. И ссаться начал. Прям на пол.
Ну, паехали мы на реку. Тёлки давольны, их на моторе везут. Никто такова уважения им никогда не оказывал. Да ещё с песнями. Партизан-песенник, видать от паралича своего ебучего немного отошёл, и понял, што рядом бабы едут. Ну, и стал их репертуаром подавлять. Про коней каких то, да про рябину. Сначала тихо пел, а потом так хуячить стал, што мы уже друг друга не слышали в автобусе. Нам поначалу нравилось, а потом заебло слехка. Особенно на речке. Мы па кустам с тёлкаме разбрелись, а эта старая сволочь, то ли конечную свою признал, то ли ему одному тоскливо стало, но из маршрутки он выполз, сучара. И стал ходить между кустов и песнями тошнить. Причом, уже совсем какую то хуету начал петь. Видать репертуар иссяк. Што то такое пел ветхозаветное. А я под ветхозаветное кончить не могу, хоть ты усрись.
Вопщем славно мы тогда поебались. С оральными извращениями нам дали. И всё из-за мотора. Тёлки любят всё таки, когда к ним па - человечески. На маршрутке зассали, конечно, долго ездить. На следующий день отогнали её на трассу. Вместе с параличным вокалистом. От поручня втроём его оторвали, он видать ослаб, (сутки не жрал нихуя), и за руль усадили. И ещё по тыкве ему присунули, штоп он слегонца приспал. А потом в ментовку позвонили. Говорим, видели, мол на обочине, какого то старого аккупанта за рулём автобуса. На пазывные не атвечает, и никуда вести не хочет, падла. И номерок маршрутки пояснили. Ну, этого хуя и загребли с поличным. В газетах ещё писали тогда, что мол, совсем пенсионеры прихуели. Им уже и бесплатный праезд, и хуй ещё пайми какие услуги, чуть в жопы не расцеловывают. А они, падлы параличные, городской транспорт пиздят.
- Да хуй с ним, отдай ему шапку. – Сказал Толян, и оглянулся испуганно, потому што наш делёж наеблетников, уже привлёк внимание нескольких сидящих неподалёку уёбков – водителей.
- Ладно. Я так пойду, с аткрытым ебалом. – Сказал Кургуз, и сгрёб со стола своё хозяйство.
Найти маршрутку без водилы было ахуйски просто. Скажем так, все маршрутки были без водил. Половина из них давилась ботвой в тошниловке, а другая, наверное, как раз сралась этой самой ботвой в общественном сортире. Хуёво было только то, что в каждой маршрутке сидело по нескольку охуевших от ожидания селян со своим говнобарахлом. И мы стали искать рыдван, наименее обсаженный перепуганным планктоном. Такой вскоре и нашёлся. Мы с Толяном залезли в салон и быстро натянули на ебальники Толяновы лохмотья. А наш идейный вдохновитель, закинулся на водительское сидение, ёбнул молотком по замку зажигания и стал крутить какие-то провода. Деревенские гандоны, набившиеся в салон маршрутки, нихуя сначала не врубились и пялились на нас своими выпученными буркалами. Толян замялся, стал мычать как параличный и размахивать руками. Среди селян стала наблюдаться лёхкая паника. Они смотрели на Толяна и нихуя не врубались чо от них хотят. И тут я заметил, что наш младшенький запамятовал проковырять дырки для глаз в бабкиных вшывниках, и метался по маршрутке, как прокажённый. А меня на смех пропёрло. И я начал ржать. Тут какая то дура с красным ебалом тихо завыла, и метнулась на выход. Остальная свора колхозного говнобыдла, роняя по дороге кульки со своим дерьмом, повалила за краснорожей селянкой. В адин момент в маршрутке не осталось никого, за исключением какова то пришмаленного деда на боковом сидении.
- Пашол нахуй атсюда! – Заорал я, вплотную подойдя к старому уёбку. – Ты чо, аглох, плесень колхозная.
Но он па доброму лыбился и никуда вроде не собирался валить, а наоборот, вцепился своими клешнями в поручень переднего сидения и радостно пялился на Толяна. Я попытался оторвать его варежки от поручня, но дед ни в какую не хотел уёбывать из маршрутки. Да было уже и поздно. Кургуз, наконец соединил там какую то хуету, и двигатель завёлся.
Кароче, с города мы съебали секунд за 60, как в кино и обещалось. Всё бы заебись, если бы не дед. Он сидит, падла, и в хуй не дует. Радуется жизни, блять такая. Я его уже и за шею, и за ноги пытался оторвать от поручня, но этот блядский пахарь, так уцепился граблями своими, што хуй оторвёшь. От Толяна вообще толку не было. Когда Кургуз по газам дал, Толик своей, обмотанной бабкиным исподним тыквой, в шест здорово приложился, и теперь валялся в проходе в бесчувственном состоянии.
- Слыш, Кургуз! – Ору я. – Тут у меня ветеран, блять! Высадить надо.
Кургуз нихуя не слышит, топит как Спиди-гонщик, в рот ему ноги. А перец этот жылистый глянул на меня и говорит:
- Мне до конечной, милок.
Я и прихуел тут. Ну, думаю, сучара, будет тебе щас конечная. И ору Кургузу:
- Ёб тваю мать, Кургуз, объявляй, сука, конечную! Сволочь тут замшелая к нам прицепилась, и сползать не желает.
Ну, Кургуз по тормозам дал, и в микрофон говорит:
- Конечная. Всем уёбкам вываливать нахуй из автобуса. Вапросы есть?
Дед , сучара хитрожопая, в окно посмотрел, и говорит, что мол, нихуя не его остановка. И выходить наотрез отказывается.
- Я не могу долго стоять. Нам когти рвать нужно. Так и тёлок не успеем покатать. Ебись он в рот, пассажир твой. – Заорал Кургуз, и снова по газам врезал.
- Сучара ты старая. – Говорю я деду, и ему на ебало свою шапку пристроил, штоп вида его блядского не наблюдать.
***
А возле околицы как раз тёлки наши ошивались. На речку пиздовали, мочалки полоскать. И тут мы, как в кино, бля! Я окно открыл, Светку свою увидел и ору:
- Эй, бабы! А это мы, ёбана! На моторе, блять! Тормози, Кургуз, чо ты раздухарился то так.
Кургуз остановился, красиво так ещё получилось у него, с пробуксовкой. Хуеву тучу пыли с дороги поднял, так, што я Светку свою из виду потерял на кароткае время. Эффект, хуле! Тут и Толян в себя стал приходить. Сел на полу и нихуя не понимает, где находится. Руками водит, ни пиздов, говорит, не вижу. Ну, понятно, через бапкины ритузы видно хуёво видать, да если ещё по еблету трубой приложить хорошенечко, так вообще зрение потерять можно.
- Давай к нам, девки. – Говорю, высунув ебальник в окно.
Кургуз дверь открыл, и бабы в салон повалили. Заходят и стремаются чо та. Я спрашиваю:
- Вы чо?
- Да ни чо. – Говорят, а сами на деда косяться. – Чо это за хрен в маске? С вами штоль? Он чо, из ОМОНа? Или с «Алькаиды» может?
- Нет, - отвечаю. – Со СМЕРЖа он, как есть.
И к деду обращаюсь:
- Да, дед?
А дед, сука старая, вдруг начал про «Бьётца ф тесной пичурке агонь» подвывать. Ещё и протяжно так, сука, тошнотно. И ссаться начал. Прям на пол.
Ну, паехали мы на реку. Тёлки давольны, их на моторе везут. Никто такова уважения им никогда не оказывал. Да ещё с песнями. Партизан-песенник, видать от паралича своего ебучего немного отошёл, и понял, што рядом бабы едут. Ну, и стал их репертуаром подавлять. Про коней каких то, да про рябину. Сначала тихо пел, а потом так хуячить стал, што мы уже друг друга не слышали в автобусе. Нам поначалу нравилось, а потом заебло слехка. Особенно на речке. Мы па кустам с тёлкаме разбрелись, а эта старая сволочь, то ли конечную свою признал, то ли ему одному тоскливо стало, но из маршрутки он выполз, сучара. И стал ходить между кустов и песнями тошнить. Причом, уже совсем какую то хуету начал петь. Видать репертуар иссяк. Што то такое пел ветхозаветное. А я под ветхозаветное кончить не могу, хоть ты усрись.
Вопщем славно мы тогда поебались. С оральными извращениями нам дали. И всё из-за мотора. Тёлки любят всё таки, когда к ним па - человечески. На маршрутке зассали, конечно, долго ездить. На следующий день отогнали её на трассу. Вместе с параличным вокалистом. От поручня втроём его оторвали, он видать ослаб, (сутки не жрал нихуя), и за руль усадили. И ещё по тыкве ему присунули, штоп он слегонца приспал. А потом в ментовку позвонили. Говорим, видели, мол на обочине, какого то старого аккупанта за рулём автобуса. На пазывные не атвечает, и никуда вести не хочет, падла. И номерок маршрутки пояснили. Ну, этого хуя и загребли с поличным. В газетах ещё писали тогда, что мол, совсем пенсионеры прихуели. Им уже и бесплатный праезд, и хуй ещё пайми какие услуги, чуть в жопы не расцеловывают. А они, падлы параличные, городской транспорт пиздят.