Шарашкина контора – это то место, где я работаю. Я работаю директором. Директор в нашей конторе имеет такие привилегии, как право подписи и собственный кабинет площадью три на два метра.
Раньше у меня была секретарша, которая умела отвечать на звонки, наливать кофе и заваривать «доширак» (в лучшие времена «биг ланч»). Несмотря на обилие талантов, Марину никто не брал на работу, и к нам она пришла от отчаяния. Видимо, её природная скромность и хромота отпугивали работодателей, или секретарша в их понимании, должна была выглядеть иначе. Печатать Марина не умела, зато «косынку» раскладывала с закрытыми глазами. Но пришло время, когда её компьютер ушел за долги по аренде, и Марина на работе стала откровенно скучать. Этот ли факт, или что-то иное тут сказалось, но теплым июльским вечерком, получив январскую зарплату, Марина исчезла в неизвестном направлении и больше не появлялась.
Впрочем, я не сильно расстроился. Честно говоря, мы с ребятами даже слегка отпраздновали (две «Столичной», банка шпрот и батон с майонезом) это событие. Ведь тяжело общаться с девушкой, которая, глядя на тебя, одним глазом почему-то всегда смотрит куда-то вверх. Из-за этой её особенности все клиенты, разговаривавшие с Мариной, видимо от непривычки, постоянно оглядывались, думая, что кто-то стоит позади. Да и кофе она вечно расплёскивала.

Другое дело Катя. Катя – один из трёх наших агентов. Агентов чего? Агентов по недвижимости, разве я не говорил, что у нас агентство недвижимости? Стерва ещё та, конечно, но общаться с ней всегда интересно. Свой пацан в женском обличье. Хорошая девчонка, и был бы я помоложе, я бы… Эх!
Но и без меня ей хватает мужского внимания. Даже вечно молодой после работы и по утрам усатый Лукич, наш водитель, на неё заглядывается, чего уж говорить о молодых парнях.
Молодых парней у нас было трое.
Бородатый Юра в прошлой жизни, наверное, был бардом и где-то в сибирской тайге, меланхолично перебирая струны у костра, пел что-то типа «И ночами снятся мне недаром, холодок оставленной скамьи, тронутые ласковым загаром руки обнаженные твои…». По крайней мере, ходил он всегда в девственно грязном свитере и носил бороду. Несмотря на бардовское прошлое, Юра был нашим фотографом. Он фотографировал объекты недвижимости, и никто в этом городе не мог так удачно найти ракурс, что убогая двушка превращалась в отличное жилье (двухкомнатная квартира после ремонта, все удобства, в центре).
А Петя и Федя были даже не родственники, хотя выглядели близнецами. Из-за этого все их вечно путали, как например Лукич. Это было, когда Федя, как молодой, побежал за водкой, а Лукич, любитель оперативно догнаться, пристал к Пете с вопросом, почему тот ещё тут, а не там.
Если вас интересует внешность этих ребят, то произнесите вслух по-английски полное Петино имя, и вы будете примерно в шаге от истины. Никакими любителями мужского общества Петя с Федей, конечно, не были, но выглядели именно так.

В тот день у Юры пропал фотоаппарат. Как и при каких обстоятельствах он пропал, было непонятно. Посторонних, как любит выражаться наш участковый, в тот день в офисе не было. Понятно, все отлучались в туалет или покурить, но в конторе кто-то постоянно был. Впрочем, всё это выяснилось потом.
А на тот момент всё обстояло так, что все уже взволнованно поглядывали на часы и считали минуты до конца рабочего дня, у всех уже висело окно «выключить компьютер», а курсор висел над кнопкой «выключение». Юра собрал свой ноутбук и понял, что его фотоаппарата, стоившего каких-то безумных для него денег, нет. Где-то я слышал выражение «плач волчицы». В тот момент я понял, что примерно это означает.
Юра словно собрал всю свою бардовскую скорбь и излил её на окружающих. Однако случилось это не сразу, сначала он, как говорит наш участковый, опросил присутствующих. Присутствующие во главе с Юрой обыскали все тридцать квадратных метров конторы, но фотоаппарат не обнаружили. После чего присутствующие ничего нового не сообщили, кроме того, что нет Лукича.
«Лукич! А где он?», – обрадовавшись, спросил Юра. Лукич стал воплощением тайных надежд Юры.
«А ведь в обед Лукич один оставался в офисе…», – задумчиво сказал Петя или Федя.
«Точно!», – сказал я. – «Вы уехали на объекты, я спускался вниз за свежими газетами, а за старшего тут оставался Лукич».
После ухода Марины мы старались всегда кого-то оставлять в офисе, чтобы отвечать на телефонные звонки.
После плача волчицы Юра стал какой-то хладнокровный и целеустремленный. «Значит, Лукич», – пробормотал он и набрал номер Лукича на мобильном. Лукич был недоступен. «Всё ясно», – сказал Юра.
«Вызовем милицию или подождём Лукича?», – спросил я.
При слове «милиция» все насторожились, и я понял, что пора, как говорит наш участковый, брать вожжи в свои руки. Но только я так решил, как ко мне подошла Катя и попросила поговорить с глазу на глаз.
Я откашлялся и сказал: «Ребята, будьте здесь, а мне надо поговорить с Катериной».
Мы зашли ко мне в каморку, заперлись. Я сел за стол, Катя осталась стоять.
– Валентин Николаевич, – не стала тянуть резину она. – Фотоаппарат взяла я. Вы все вышли курить, а я его взяла. Хотела пофотографироваться для сайта знакомств. Потом захватила его с собой на встречу и где-то в дороге потеряла. Не надо милицию. Я Юре с зарплаты буду частями отдавать и верну всё до копейки.
– Эээ… – то, что она сказала, было для меня сюрпризом. – Хорошо, а что ты предлагаешь Юре сказать? Советую сказать, как есть. Юра человек разумный, думаю, поймёт, что ты не воровала, а взяла попользоваться, просто… эээ… форс-мажор случился, и ты его вернуть не можешь. Так? А почему ты не попросила его просто, чтобы он сам тебя пощёлкал?
– Валентин Николаевич, вы не в курсе, наверное. Мы с ним раньше были вместе, и, честно говоря, я не хочу лишний раз оставаться с ним наедине. Если вам не трудно, объясните ему всё сами, пожалуйста.
Я кивнул, и Катя вышла. Ничего себе, третий год вместе работаем, а я и не в курсе, что у меня тут служебный роман был. А, Юра, Юра! Во даёт! Наверное, Катя любит бардовские песни, все эти «быть может, ни к чему мне вам шептать признанья, быть может, ни к чему мне вас благодарить, быть может, это сон, и нет ему названья, но в этот вечер я рождён, чтоб вас боготворить…». «В этот вечер я рождён», ага.
Пока я обдумывал нравы молодёжи, в каморку влетел мокрый Федя с большими глазами.
– Валентин Николаевич! Я должен признаться! Это – я!
– Отдышись, Федь, чего это с тобой? Что «ты»?
– Это я… Украл… Фотоаппарат Юркин. Я… – Федя дышал шумно, и слова из него вылетали перед вдохами. – Вы на Катьку не думайте, она специально на себя наговаривает.
– А ты-то откуда знаешь, что она наговаривает? Мы вообще-то о другом беседовали.
– Нет-нет, я знаю, догадался. Она от вас вылетела и бегом на улицу. Еле догнал её, там ещё дождь начался, она мне ничего не сказала, но я понял! Она всё врёт, она меня покрывает.
– В смысле «покрывает»?
– В том смысле, что если Юрка узнает, что это я фотоаппарат взял, то кто-то из нас кого-то убьёт.
– А зачем ей тебя покрывать?
– Как зачем?