Кловану Исайе стукнуло сорок. Считалось, что ему очень повезло дожить до столь почтенного возраста, не будучи убитым, где-нибудь на гастролях в одной из глубинок России. Ведь, например, его коллегу Чеснока враждебно завалили прямо на чёрном выходе из цирка – ему просто ебанули битой по уставшему от грима и жизни ебалу. Чеснок скончался, не приходя в сознание, в которое он-то и при жизни нихуя не приходил, клован, блять. Исайя в тот вечер жостко напился, учитывая, что каждый вечер он напивался очень жостко, в тот вечер он просто выпил пузырь белой в одно рыло, посадив за стол на дешёвой кухне пластмассовую голову в рыжем парике – подарок тогда ещё госцирка СССР за достижения на почве йумора.

Парик давно использовался Исайей именно для этой цели – составлял ему компанию, в то время как он выпивал. Друзей у Исайи не было. Ровно как жены и уж тем более детей. Клован жил один и скорее всего он мечтал бы умереть, но он был натурой весёлой и яркой, поэтому сам умереть он никак не мог.
Вот и сегодня, в свои сорок, выслушивая хлипкие и натужные поздравления от своих знакомых по работе, он нарочито весело смеялся, шутил и вообще вёл себя довольно непринуждённо. Билетёрша, исправно смотревшая криминальную хронику по ящику, отметила про себя, что обычно так необычно ведут себя люди, когда назавтра ты узнаёшь о них что-нибудь ужасное. Например – Давайте послушаем нашего спецкора, который сейчас находится на месте происшествия. Андрей? Да? Здравствуйте, какие подробности? Итак, на данный момент известно лишь то, что пострадавшему было восемьдесят лет. Так же мне удалось поговорить с его соседкой (в камере показана перепуганная, но довольная бабка, которая попала у тылявизар, хоть и благодаря смерти этого старого пидора). Наталья Прокофьева? Да, значицца, сидела я вчера на лавке, смотрела по сторонам и вдруг я увидела Никиту Григорьевича, который приехал на такси к подъезду, а с ним была какая-то молодая девка! Я подумала, что это его дочь, да так и ничего не сказала, я сделала вид, что не заметила его. И вот сегодня утром я выхожу из дома в семь утра, чтобы сесть в автобус и ехать, а куда – сама не знаю, но пока есть льготы – буду ехать, и вот, значиццо, вижу, что дверь-то у него в хату открыта! Я как заглянула да как давай кричать! Смотрю, а он лежит на полуголый на спине, головой к двери, а во лбу вантуз торчит резинкой вверх! Дальше ничего не помню! Спасибо, Наталья Прокофьева…

Исайя понимал, что такое его поведение могло бы вызвать недоумение у тех, кто знал его более или менее близко, но всё же склонился к версии, что все свалят его поведение на праздник, грустный праздник, ты стала взрослой и тебе уже шеснацоть лет. Как ни прискорбно было Исайе получать в подарок книгу 'Забота о кроликах в домашних условиях' с дарственной надписью 'От Лаванды Савичевой дорогому зятю в честь юбилея', всё же он немного обрадовался – главное не подарок, а внимание. Получив свои четыре минуты внимания (ровно в это время уложились цирковые жители, чтобы на семерых выжрать 0,7 водяры с банкой кильки). Убрав со стола посуду и опрокинув каждый из семи стаканчиков в горло в надежде на последние капли, которые всегда стекают на дно, Исайя выключил свет и вышел на свежий воздух. Вдохнув поглубже, он ссутулил плечи и пешком пошёл домой – все деньги он потратил на проставон. Идти было минут сорок, и за это время он основательно продрог. Зайдя в подъезд с незнакомым мужиком, Исайя вызвал лифт, зашёл в него и молча уставился на мужика, жестом руки приглашая того войти. Тот как-то странно на него посмотрел и стал подниматься по лестнице. ‘Наверное, невысоко’, - подумал клован. И только придя домой, он понял – он забыл смыть грим…

На следующий день Исайя вышел на работу как ни в чём не бывало, чем доказал билетёрше, что не всё так просто, как кажется. Выйти-то он вышел, но что-то с тех пор в нём очень изменилось – клован сломался. Ведь в тот вечер, когда он отмечал свой сороковой день рождения, он вдруг осознал, что мало того, что он никому не нужен, так он на самом деле никому не был нужен! Никому! Ни одной живой душе! Он, естественно, и раньше это знал, но тут он просто окончательно убедился в этом. Книгу про кроликов он изорвал и выкинул в окно – она попала в лобовое стекло 'тонированного' ягуара, в котором сидел охранник, ждущий своего хозяина. Охранник посмотрел вверх и заметил застывшего с бездумным взглядом клована на пятом этаже, но подумал, что это макет клована, стоящий у окна, поэтому Исайе сказочно повезло, о чём он сам так никогда не узнал.

Спустя полгода после дня рождения Исайя стал разговаривать сам с собой, сидя в диких запорах на стульчаке. Сначала он говорил убедительно и по теме, но, в конце концов, он стал нести такую хуйню, что порой, удивившись, он нечаянно избавлялся от режущей кишку каменной какашки. Исайя стал замечать, что какашки – они как люди, они чувствуют настроение и в зависимости от этого вылазят или не вылазят на свет белый. Клован очень обрадовался своему изобретению – наконец-таки у него появился смысл в жизни – он даже стал подумывать, как это ему написать об этом книгу. Не сейчас, конечно, а понабравшись, так сказать, опыта.

Через несколько месяцев Исайя уже мог назвать себя профи в своём нелёгком деле по выманиванию галдэш из сраки и даже придумал название своей будущей книги – ‘Какофокус Экскрементопокус’, чем был несказанно доволен. К слову сказать, Исайя не срал на работе, дабы не терять драгоценный опыт, ибо не на своей территории он не мог полностью расслабиться и получать удовольствие и извлекать опыт от происходящего. Бывало, доходило до того, что он, чуть ли не сидя на корточках, пяткой ноги затыкал свою клованскую аналку, физически не давая какашкам покинуть свой нехитрый лабиринт. Но один раз, вуаля, Исайя обосрался. Это заметил медведь и перестал подходить к Исайе ближе, чем на десять метров. Впоследствии на поведения медведя обратили внимание уборщики клеток и стали просить Исайю вымыть клетку. Сначала он не соглашался, но потом они договорился и за дополнительную плату клован мыл клетку медведя, который брезгливо зажимался в угол клетки. Уборщики не могли нарадоваться – ведь Миша вёл себя даже агрессивней львицы Елены.

Не прошло и полгода, как Исайя перестал смывать свои какашки, а перед этим внимательно их рассматривал – самые ровные и крепкие он вынимал и аккуратно клал на вощёную бумагу в духовку. Огонь он не включал и оставлял духовку чуть приоткрытой. Благодаря такой нехитрой установке, Исайя благополучно сушил каки, затем выкладывая их ровными рядами на длинные куски фанеры, которые он случайно нашёл на мусорке. Все каки он подписывал и ставил дату их рождения. Спустя некоторое время Исайя уже мог гордиться тридцатью двумя засохшими героями, которые нравились ему меньше чем свежие, но всё равно он их любил. Каждый вечер он любовно осматривал их, поправлял им форму опасным лезвием и желал им спокойной ночи. Пить Исайя почти перестал.

Зимой в цирк пришла работать новая уборщица клеток взамен уволенному деду, который повесился