Библиотека | Автобус_мля | Майо аткрытие Америки
шаг на новую землю, он, сцукко, зафсигда валнительный. Вот и Калумб разволновался тоже. Стоит, блять, на лодке и не знает с правой ноги ему на землю вставать или с левой. Народ сзади перешоптываецца, панимает фсю таржественнасть мамента. А кто-то очень нетерпиливый слихка Калумба даже падталкивать стал в спину, пиздуй, мол, предвадитель заибал уже. Калумб развирнулся, сделал жест рукой, не сцать, мол, щас фсио будет, и степенно вышел на берег. «Ну, здрафствуй, Индия!», и принялся целовать землю. ВОТ ОН - ЩАСЛИВЫЙ МИГ АТКРЫТИЯ! Цылует, блять, кароче, цылует, и чуствует будто што-то не так. Будто ну не совсем то, што надо. Как будто ехал в одно место, а приехал в другое. Ну точно блять! И команда уже пасмеивацца стала. А хуле не смеяцца, если капетан с такой любовью гавно на берегу цылует. И индеец из леса вышел и такой стоит и улыбаецца – хуле мол, типа, смотришь на миня, Калумб, ну пасрал я тут, ну традицыя у нас такая месная – срать на берегу. А чо? Пасрал и вымыл жеппу сразу же в акиане. Гигиена, хуле.
«Ну, типа, здрафствуй, Калумб. Только я нихуя не Индия, а Быстросрущий Олень. И вставай уже с колен, а то я уже наченаю думать, што ты гавнопаклонник». Калумб нидаверчиво пасматрел на индейца и ткнувши себя в грудь, произнес: «Моя есть Калумб. Моя есть из вон той большой лодка. Моя есть пришол с миром». Индеец долго саабражал, каво хотел съесть пришелец, и, нихуя не поняв, спросил у соратников Калумба: «А никого, кто нормально разгаваривает, у вас не было?! Ну ладно, хуй с вами, пайдемте кантакт устанавливать и жрать огненную воду». Калумб сотоварищи пашол за индейцем и тут же наступил ногой в гавно. Индеец только пожал плечами, мол, вот такой я быстросрущий.
Фстреча Калумба индейцами, ясен хуй, гатовилась заранее. Дахуя фсякой пищи индейской: яйца страусов и шымпанзе, жучки, чирвички и мидведицы. Путишествинники такое разноабразие как увидали, слюнки у них как потекли сразу. Хуле, блять, плаваешь хуйзнаитгде, жрешь хуйзнаитчо, мидуз, марских агурцов разных. А што такое марской агурец без марской водки? Хуйня, панятно. А што такое морская водка с морскими, блять, мидузами?
Племя вапще оказалось даброжылательным. «Заходите», - гаварят, - «ваша водка, нашы ништяки. Пазетив, курево, бабы, фся хуйня. Атметить вроде надо наше открытие. А то зайебались уже сцуко закрытыми сидеть». Калумб канешно хотел и пажрать нармально и бап поебсти, но твердо помнил наставления старшых таварищей, нащот тово, што водку ни на што кроме золота не менять. Вот он и выступил с привецтвенной речью.
«Ну чо чюваки. Нам очень панравилась встреча», - тут он стряхнул остатки гамна с ноги и брезгливо паморщился, - «Мне асобинно ахуенно, што мы вот такие песдатые и вапще вас тут аткрыли. Нет. Реально, чюваки, мне внотуре приятно. Я же Калумб, а не гамно какое…», - тут он опять паморщился и сплюнул в сторону. «Ну, кароче. Я думаю вы миня правельно паймете. Нам очень ниапхадимо нашу водку на ваше бабло и камни драгаценные паменять». Сказал и застисьнялся.
Индейцы разочарованно засвистели и стали расходицца по вигвамам к своим скво и ништяки с сабой прихватывать. А вождь, как чилавек самый граматный и абразованный, падашол к Калумбу и на ухо прашептал: «Ты далбайоп, чювак. Может, канешно, ты на родине и умным щитаешься, но ты щас такую хуйню залечил. Мне жалко тибя разочаровывать, чювак, но это не Индия нихуя и бабла у нас нет». «Не Индия? А-а-а! Я понял, вы миня хатите развести па-жоскаму. Смишно, пацаны, смишно! Ха-ха! Это праграмма «Розыгрыж»? Абасцака, пацаны! Я пачти сразу понял, как только в гамно наступил. Где ваша Татьяна Орно? Фсю жызнь атйибать йейо хател».
«Не, чувак. Забуть про Татьяну Орно. Ты РИАЛЬНО нихуя не понял. Ты только, што Пендостан открыл. Тебе этово патомки никагда ни прастят. Фсякий раз, кагда у патомков винды виснуть будут, ты думаешь они Билла Гейца пасылать будут? Нихуя, чувак – тибя. Ты, чювак, в гробу как куретса-гриль вертецца будешь. Миллионы людей каждое утро будут тибя нахуй пасылать за то, што ты сделал их пендосами (читай – далбайобами)».
«А сцуко, Индия тагда где?», - с ужасом спрасил ошарашенный Калумб. «Фпесде, о увожыемый», - шопотом закончил сваю речь вошдь и громко, впервые в истории послал нахуй Калумба. Этим посылом и началась история Пендостана. Индейцы после того случая ушли в подполье и партизанили против пришельцев, а Колумб, зажавшый для добрых индейцев бухло, стал первым типичным пендосом. Тупым, уйобищным и жадным.
Тижыло пришлось Калумбу после тово, как он узнал што открытая им зимля вофсе нихуя не Индия, а какой-то йебучий Пендостан. И дело даже не в том, что он не оправдал возложенных на нево надежд. И дело не в той глубочайшей депрессии, в которую он впал. И то, что на пабирежье визде насрано, тоже нихуя ни причом. Тижыло Калумбу стало, когда он палучил песды от сваих сатаварищей, за то, што завел их не туда и не предоставил каждому по индийской женщине. А особенной песды он палучил за бисплатный хостинг. Точнее, за то, што не смог абйаснить, чо это за хуйня такая.
Кароче гаваря, астался Калумб адин сафсем. Ну не в том смысле, што бабы там у нево не было и он дрочил вечерами. Просто фсе маряки аказались умными людьми и пакинули Пендостан, ну а Калумб, ясен хуй, астался. Сидел он какое-то время на биригу и скучал. А хуле веселицца, кагда насрано вакруг. Сидел, кароче, сидел и тут вдруг в его голову пастучалась мысль. Да такая йебонутая, што песдец. Паходу атмасфера фсиопщей засратости берега так падействавала на ниакрепшый калумбский моск. Мысль была о ДЕМАКРАТИИ.
Мысль эта вапще родом из децтва. Из глубоково как песдец децтва. Аднажды, кагда Калумп был маленьким, праизашол следующий случай. Дело было жарким летом. Калумб шол па улитсе в адних патгузниках и напевал песенку. Чото вроде этово:
(зоранее прашу пращения за нисафсем качиствинный пиривод с итольянсково)
Oh, say can you see, by the dawn's early light,
О, чувак, ты можешь видеть? Ну и чо? Я тоже.
What so proudly we hailed at the twilight's last gleaming?
Чо так гордо торчит у тебя из штанов и весело сияет?
Whose broad stripes and bright stars, through the perilous fight,
Чьи шырокие жеппы и яркие, в форме звездочек, кокажки,
O'er the ramparts we watched, were so gallantly streaming?
Через дырачки галантно стекали, а мы пялились на них?
And the rockets' red glare, the bombs bursting in air,
И красная хуйня в форме ракеты, с бомбочкой на конце
Gave proof through the night that our flag was still there.
Дайот уверенность всю ночь, што йобля будет прадалжацца.
O say, does that star-spangled banner yet wave
Гаварят, что бальзам «Звездочка» продлевает половой акт.
O'er the land of the free and the home of the brave?
На земле свободных пёзд и храбрых хуйов!
Вот шол он, кароче, и напевал, раскачивая жеппой в такт песне. На фстречу ему шол скромный парень Дзужеппе, месный, кстате сказать, мафиози. «Здарово, Дзужеппе!». «Превед, Калумп! А чо это ты так странно жеппой дергаешь? У тебя, случайно не неврожопит? Смотри, а то с такой балезнью никагда
«Ну, типа, здрафствуй, Калумб. Только я нихуя не Индия, а Быстросрущий Олень. И вставай уже с колен, а то я уже наченаю думать, што ты гавнопаклонник». Калумб нидаверчиво пасматрел на индейца и ткнувши себя в грудь, произнес: «Моя есть Калумб. Моя есть из вон той большой лодка. Моя есть пришол с миром». Индеец долго саабражал, каво хотел съесть пришелец, и, нихуя не поняв, спросил у соратников Калумба: «А никого, кто нормально разгаваривает, у вас не было?! Ну ладно, хуй с вами, пайдемте кантакт устанавливать и жрать огненную воду». Калумб сотоварищи пашол за индейцем и тут же наступил ногой в гавно. Индеец только пожал плечами, мол, вот такой я быстросрущий.
Фстреча Калумба индейцами, ясен хуй, гатовилась заранее. Дахуя фсякой пищи индейской: яйца страусов и шымпанзе, жучки, чирвички и мидведицы. Путишествинники такое разноабразие как увидали, слюнки у них как потекли сразу. Хуле, блять, плаваешь хуйзнаитгде, жрешь хуйзнаитчо, мидуз, марских агурцов разных. А што такое марской агурец без марской водки? Хуйня, панятно. А што такое морская водка с морскими, блять, мидузами?
Племя вапще оказалось даброжылательным. «Заходите», - гаварят, - «ваша водка, нашы ништяки. Пазетив, курево, бабы, фся хуйня. Атметить вроде надо наше открытие. А то зайебались уже сцуко закрытыми сидеть». Калумб канешно хотел и пажрать нармально и бап поебсти, но твердо помнил наставления старшых таварищей, нащот тово, што водку ни на што кроме золота не менять. Вот он и выступил с привецтвенной речью.
«Ну чо чюваки. Нам очень панравилась встреча», - тут он стряхнул остатки гамна с ноги и брезгливо паморщился, - «Мне асобинно ахуенно, што мы вот такие песдатые и вапще вас тут аткрыли. Нет. Реально, чюваки, мне внотуре приятно. Я же Калумб, а не гамно какое…», - тут он опять паморщился и сплюнул в сторону. «Ну, кароче. Я думаю вы миня правельно паймете. Нам очень ниапхадимо нашу водку на ваше бабло и камни драгаценные паменять». Сказал и застисьнялся.
Индейцы разочарованно засвистели и стали расходицца по вигвамам к своим скво и ништяки с сабой прихватывать. А вождь, как чилавек самый граматный и абразованный, падашол к Калумбу и на ухо прашептал: «Ты далбайоп, чювак. Может, канешно, ты на родине и умным щитаешься, но ты щас такую хуйню залечил. Мне жалко тибя разочаровывать, чювак, но это не Индия нихуя и бабла у нас нет». «Не Индия? А-а-а! Я понял, вы миня хатите развести па-жоскаму. Смишно, пацаны, смишно! Ха-ха! Это праграмма «Розыгрыж»? Абасцака, пацаны! Я пачти сразу понял, как только в гамно наступил. Где ваша Татьяна Орно? Фсю жызнь атйибать йейо хател».
«Не, чувак. Забуть про Татьяну Орно. Ты РИАЛЬНО нихуя не понял. Ты только, што Пендостан открыл. Тебе этово патомки никагда ни прастят. Фсякий раз, кагда у патомков винды виснуть будут, ты думаешь они Билла Гейца пасылать будут? Нихуя, чувак – тибя. Ты, чювак, в гробу как куретса-гриль вертецца будешь. Миллионы людей каждое утро будут тибя нахуй пасылать за то, што ты сделал их пендосами (читай – далбайобами)».
«А сцуко, Индия тагда где?», - с ужасом спрасил ошарашенный Калумб. «Фпесде, о увожыемый», - шопотом закончил сваю речь вошдь и громко, впервые в истории послал нахуй Калумба. Этим посылом и началась история Пендостана. Индейцы после того случая ушли в подполье и партизанили против пришельцев, а Колумб, зажавшый для добрых индейцев бухло, стал первым типичным пендосом. Тупым, уйобищным и жадным.
Тижыло пришлось Калумбу после тово, как он узнал што открытая им зимля вофсе нихуя не Индия, а какой-то йебучий Пендостан. И дело даже не в том, что он не оправдал возложенных на нево надежд. И дело не в той глубочайшей депрессии, в которую он впал. И то, что на пабирежье визде насрано, тоже нихуя ни причом. Тижыло Калумбу стало, когда он палучил песды от сваих сатаварищей, за то, што завел их не туда и не предоставил каждому по индийской женщине. А особенной песды он палучил за бисплатный хостинг. Точнее, за то, што не смог абйаснить, чо это за хуйня такая.
Кароче гаваря, астался Калумб адин сафсем. Ну не в том смысле, што бабы там у нево не было и он дрочил вечерами. Просто фсе маряки аказались умными людьми и пакинули Пендостан, ну а Калумб, ясен хуй, астался. Сидел он какое-то время на биригу и скучал. А хуле веселицца, кагда насрано вакруг. Сидел, кароче, сидел и тут вдруг в его голову пастучалась мысль. Да такая йебонутая, што песдец. Паходу атмасфера фсиопщей засратости берега так падействавала на ниакрепшый калумбский моск. Мысль была о ДЕМАКРАТИИ.
Мысль эта вапще родом из децтва. Из глубоково как песдец децтва. Аднажды, кагда Калумп был маленьким, праизашол следующий случай. Дело было жарким летом. Калумб шол па улитсе в адних патгузниках и напевал песенку. Чото вроде этово:
(зоранее прашу пращения за нисафсем качиствинный пиривод с итольянсково)
Oh, say can you see, by the dawn's early light,
О, чувак, ты можешь видеть? Ну и чо? Я тоже.
What so proudly we hailed at the twilight's last gleaming?
Чо так гордо торчит у тебя из штанов и весело сияет?
Whose broad stripes and bright stars, through the perilous fight,
Чьи шырокие жеппы и яркие, в форме звездочек, кокажки,
O'er the ramparts we watched, were so gallantly streaming?
Через дырачки галантно стекали, а мы пялились на них?
And the rockets' red glare, the bombs bursting in air,
И красная хуйня в форме ракеты, с бомбочкой на конце
Gave proof through the night that our flag was still there.
Дайот уверенность всю ночь, што йобля будет прадалжацца.
O say, does that star-spangled banner yet wave
Гаварят, что бальзам «Звездочка» продлевает половой акт.
O'er the land of the free and the home of the brave?
На земле свободных пёзд и храбрых хуйов!
Вот шол он, кароче, и напевал, раскачивая жеппой в такт песне. На фстречу ему шол скромный парень Дзужеппе, месный, кстате сказать, мафиози. «Здарово, Дзужеппе!». «Превед, Калумп! А чо это ты так странно жеппой дергаешь? У тебя, случайно не неврожопит? Смотри, а то с такой балезнью никагда