Прекрасна издревле славная страна Норэгр. Там, где непокорное северное море веками сокрушает громадные черные скалы фиордов, непреклонных, как и сами люди, населяющие этот суровый край. Почва не особо щедро отдает посеянный в нее урожай, но леса полны дичи и ягод, а в прозрачных ледяных водах в великом множестве гуляет живое серебро, жирная норвежская сельдь. То для тех, чьи богатства растут из земли… но есть и другие. Те, чье добро и слава плавает по морю. И берут они и то, и другое огнем и мечем. Так повелось издревле. И такой была строгая правда тех давних времен.

А за всеми делами, творящимися под серым небом, зорко и неустанно смотрят два черных ворона, два вечных спутника Одина - отца богов. И никто из живущих в Мидгарде не способен укрыться от их всевидящего взора. И каждый получит то, чего достоин по разумению судьбы и закону грозной северной веры...

Рауд осторожно прикоснулся к памятному камню, стоящему на развилке у старой дороги, уходящий в лес. Его поставили тут после того памятного похода за море. Похода, в котором он в бою взял священный меч Хравн, и в котором погибла почти половина всех его людей. Рауд был сыном вождя и по праву назывался сильнейшим среди равных себе. Той же зимой умерла его возлюбленная жена Фрейдис, так и не подарив ему долгожданного сына.

Рауд, вернувшись и узнав о случившимся в его отсутствие, стал против обычного нелюдим и очень угрюм. И время, когда голос его, навечно осипший от холодного соленого ветра, звучал громче всех на пирах и в битве, прошло…Он погладил высеченное на камне изображение женщины, держащей в руках кубок, затем колесницу тора, запряженную двумя волшебными козлами. Он вспомнил снова тот поход и имена друзей, погибших достойно.

Олав, Сигурд, Гудред, Орм… и многие еще, чьим последним приютом стала палуба умирающего корабля…

Потом вспомнил Фрейдис, ее бездонные зеленые глаза, ее улыбку, смех и мудрые речи. Вспомнил, как обнял ее в последний раз, поднимаясь на черный корабль. Вспомнил, как она махала им вслед длинным белым, как снег, платком, желая удачи.

- Когда ты вернешься по весне, я буду ждать тебя уже не одна. Твой сын будет могучим викингом и удачливым воином.. .совсем как его отец…

Такими были ее последние слова. Но тому не суждено было случиться.

Рауд встал и побрел прочь, с трудом разбираю дорогу. В дружинном доме на берегу отец и его воины пировали, призывая удачу, ибо близился долгий боевой поход. В гости к вождю приплыл Торгейр-Разлучник на двух боевых кораблях и позвал вождя с дружиной грабить за море вместе с ним.

Скоро, совсем скоро выйдет из корабельного сарая черный, как ночь, дракар, взовьется над ним полосатый парус, и о сотворенном в этом походе будут долго говорить, когда придет время обсуждать былое.

Рауду теперь было не до веселья. Он, державшийся нынче поодаль, незаметно ушел с пира и побрел с тяжестью на сердце к воде. Хмель почти не брал его, и любимая еда казалось безвкусной. Не радовало даже море, которое всегда, с самого детства, утешало его лучше всего.

Он думал о том, что было бы, останься она жива… Фрейдис всегда была против пролития крови. Она не перечила мужу покорно, раз за разом отпуская его в походы. Но со временем Рауд стал понимать, что уже не так радует его качающаяся палуба под ногами, грозный пестрый парус, и силуэт отца, по праву занимавшего места у носа корабля. И меч в его руке от разу к разу становился все тяжелей, и запах крови уже не пьянил больше так сильно, как прежде…Все было не так, когда она была рядом. Фрейдис…

Он оставил бы дружину и поселился посреди фиорда, он больше не убивал бы людей и не рыскал бы голодным волком по морю, ища славы. Он построил бы дом в, котором не было бы места оружию. И его богатство росло бы на земле и пряталось в лесу. Так случилось бы вопреки всему, даже воле богов. Но этого уже не станет теперь никогда. Теперь все это не для кого стало делать. И священный меч Хравн, что пока еще мирно дремал в ножнах на стене дружинного дома, скоро вновь напьется крови. Рауд смотрел вперед, туда, где темная вода сходилась с не менее темным северным небом. С востока шли тучи, не предвещавшие добра. Викинги не верят тучам, потому как они сделаны из мозгов убитых Тором великанов. И они не менее коварны, чем сами злые создания. Не известно, сколько так стоял Рауд, глядя в минувшее, только внезапно он услышал тихий женский плач, где-то совсем рядом с ним и одновременно очень далеко. Неизвестно, почему викинг взглянул внезапно на свои руки и с удивлением понял, что они по локоть в крови. Рауд редко боялся, так редко, что с трудом мог сказать, что же это на самом деле за ощущение, но внезапно его охватил ужас. Он, словно безумный, упал на колени и остервенело стал соскабливать крупным мокрым песком липкую кровь с рук и одежды…

Рауд был воином из первейших, а с тех пор, как он взял Хравна, имя его стало известно доброй половине страны, и потому юный викинг по имени Бьерн не смог подойти к нему незамеченным. То, что делал Рауд было странным, но Бьерн был уже не мал и не подал виду. Рауд сурово оглянулся на подошедшего к нему воина.

- Храмн. – позвал Бьерн сына вождя.

Храмн значило Ворон, и с тех пор как у него появился святой меч с таким же именем, так называли его очень немногие. Разве что отец и близкие друзья, это имя приносило ему большую удачу либо наоборот. Морок мгновенно рассеялся, Рауд поднялся, стирая грязь с рук, и сурово поглядел на юного викинга. Хороший сын вырос у Орма, отважный и разумный. Таким мог бы стать и его, Рауда, сын, мог бы стать… Но уже не станет.

- Что ты хочешь от меня, сын Орма? - Рауд был грозен, многие сильные мужы робели, видя его гнев, но Бьерн не испугался. Спокойно подошел ближе и тихо сказал.

- Пойдем скорей, там Гисли, человек Торгейра-Разлучника, зарубил твоего трэля.


Рауд молча подошел к телу убитого раба. Старый мастер лежал ничком на земле и сырой серый песок под ним стал черным от крови. Обняв его, безутешно рыдала его дочь, невольница Унд. Рядом стоял Гисли и о чем-то яростно спорил с Трогейром. Чуть дальше сидел его, Рауда, отец, хмуро глядя перед собой. Смерть трэля, невольника, по сути дела не была особо большим событием. Рауд мог потребовать у Гисли виру за раба, и дело решилось бы миром. Вот только старый вождь знал, как его сын относился к этому трэлю. И, если он еще что-то смыслил в свои пятьдесят три года - завтра поутру Гисли умоется за сделанное собственной кровью. Рауд осторожно положил широкую узловатую ладонь на плече рыдающей рабыни и сквозь зубы прошипел.

- Какое зло, Гисли, сын Рунольва, сотворил тебе этот человек?

Викинги понемногу оставили пир и, повставав из-за столов, выходили из дома, собираясь подле мертвого раба. Вскоре сбежался весь двор, и все - и рабы, и воины - стояли притихшие. Не место смерти там, где люди веселятся, пусть даже умер старый трэль.

Рауд сказал негромко, но все мигом притихли, даже Торгейр-Разлучник, прекратив спор. Оба, Торгейр и Гисли, подошли чуть ближе к Рауду, который выпрямился во весь