- Ирка просто дура, - авторитетно заявила Маша Глазьева плановой Маринке, и за подтверждением своих слов обратилась ко мне: - Правильно, Вин? Ну кто такие деньги дома держит?
Мы сидели втроем на моей кухне, курили план. Разговор зашел поначалу об отсутствующих, затем – о тех из них, кто отказался встречать очередное 8 марта раскумаром, и логическим путем пришел ко всеобщему раздражающему фактору: Ирке Леоновой.
Меня она раздражала тем, что после банального, по пьяни, перепихона вбила себе в голову какие-то романтические бредни и, не переставая скакать с одного хуя на другой, возвела меня в ранг своей несчастной любови, непонятой и непринятой.
Маринка держала на Ирку зуб из-за глупейшей выходки: однажды обдолбанную Ирку пробило на социальный пафос, она объявила, что растаманы – те же наркоманы, что наркотикам нужно сказать твердое «нет» и что начинать надо с себя. В качестве иллюстрации своих слов Ирка схватила со стола полстакана великолепной афганки, которой Маринка рассчитывала еще и прибарыжить, и высыпала жестом сеятеля с балкона – душистый план щедрым зеленым облаком осыпался на фуражки проходивших под окнами ментов. Полчаса помертвевшая от страха Маринка и уссыкающаяся от смеха Ирка слушали соловьиную трель звонка и грохот дубинок по двери, потом менты проорали из-за двери «подождите еще, участкового чаще чем себя в зеркале видеть будете» и, громко матерясь, съебнули.
У Машки Глазьевой причина для ненависти тоже была, причем весомее, чем наши с Маринкой вскладчину: Машка Ирке завидовала лютой бабьей завистью, шипящей и двуличной. Так получалось, что правильную и ухоженную Глазьеву ебали меньше, чем ебанутую на полголовы Ирку, хотя табличку «Не прислоняться» Машка на себя никогда не вешала. Особенно ее бесило, когда на какой-нибудь студенческой попойке кто-нибудь новенький, присмотренный Машкой, спрашивал, а что это за девчонка сидит в углу и пилит ногтями гриф гитары. «Это наша Ирка-ебанашка,» - любезно отвечала Машка и сваливала от бесперспективного еблана.

А недавно у Ирки умерла бабушка, оставив единственной внученьке трехкомнатную квартиру в центре Риги. Вариант у Ирки с таким наследством был только один: продавать, и этим летом она вернулась из Прибалтики с бумажным кирпичом в дохуя тысяч евро. Деньги Ирка спрятала в вентиляционной вытяжке и простодушно раскрыла нычку всем своим знакомым по очереди.
Маринка относилась к Иркиным деньгам, как настоящая растаманка: плана на них можно было бы купить несколько мешков и лет десять охуевать, ничего не делая, а в нычке это просто бумага. Я же был уверен, что не сегодня-завтра явится понукаемый Иркиной мачехой Константин Иванович, Иркин отец, и изымет наследство под благовидным предлогом. А если не изымет – Ирка все по ветру спустит, как пить дать.


У Ирки я был позавчера: страшно хотелось ебли, и с траурным по поводу бабушки еблетом я позвонил в обшарпанную железную дверь. Ирка посмотрела в глазок, открыла не сразу, и по ее кислому лицу я понял: не вовремя. Из комнаты вышел, почесывая волосатое пузо, какой-то коренастый тип, по виду борец или штангист, посмотрел на меня, на Ирку и недовольно спросил:
- Че те надо, земеля?
По «земеле» я определил в этом туловище рядового прирыночного быка, посему тщательно вытер обувь, не разуваясь прошел на кухню и уже оттуда, закуривая, ответил:
- Не к тебе, брателло, расслабься.
- А ты кто такой? – не унимался борец и проследовал за мной на кухню. – Че ты тут ваще делаешь?
Не люблю, когда меня обламывают, да еще и в бычку при этом лезут.
- Чайку зашел попить, брателло. Покурить. Ящик посмотреть. С девочкой поболтать за жизнь. Отвечать на твои вопросы точно не собирался. И не собираюсь.
Борец потоптался на месте, соображая, исчерпывающий он получил ответ или ему чего-то недоговаривают.
- Ты к Ирке, что ли? – спросил он наконец, пытаясь запустить в свою реплику дружелюбные нотки.
- Ага.
- Во, а она мне ничего не сказала.
Ну это вряд ли. Ирка со всеми в разговоре туманно говорила о имеющейся у нее большой неразделенной любви. При этом не забывала хорошо ебаться.
Так или иначе, планы на еблю казались безнадежными.

В дверь позвонили.
- Кого еще там? – пробурчала Ирка и, заглянув в глазок, засюсюкала:
- Ой, кто пришел, заходи!
На пороге появилась Машка Глазьева.
Увидев меня и борца на кухне у Ирки, она явно не обрадовалась.
- Я к тебе это… чтоб перешить… помнишь, я звонила…
Ирка неплохо шила, и девки частенько захаживали к ней со всяким подлежащим переделке шмотьем.
- Мужчины, вы здесь посидите, а мы на полчасика, займемся своими делами, хорошо?
- Ага, - ответил я за двоих и поставил чайник на плиту.

- Ты это… не влом… сходи за пивом, а? – нарушил тишину борец, - Меня, кстати, Шурик зовут.
- Вин, - пожал я протянутую ладонь и открыл холодильник: - Бери.
В холодильнике рядком лежали шесть банок «Эфеса».
- Ага, - поблагодарил Шурик, открыл банку и цокнул языком: - Холодненькое, кайф.

Разговор не клеился ввиду отсутствия у сторон желания что-нибудь клеить.
- А может, того, - предложил наконец Шурик, - групповуху? Я с Иркой, ты с Машкой. Потом поменяемся.
- Да не вопрос, - воодушевился я, - идем торпедировать!

Шурик засопел и замычал первым. Сползая с прерывисто дышащей Ирки, он сгреб с кровати простыню, завернулся на манер греческой туники и, тяжело дыша, пошел в ванную. Послышался шум воды, Машка полезла ко мне целоваться, я оттолкнул ее, и она переключилась на мой хуй: заглотила до самых гланд, выпустила, облизала, снова заглотила. Ирка сзади легонько царапала мне спину.
Вынув хуй из Машкиного рта, я поставил Ирку раком и начал ее жестко ебать. Машка пыталась пристроиться снизу языком к Иркиной пизде.
Довольно запыхтев, я задергался, застонал и отвалился в сторону. Девки изображали лесбиянство, я накинул на себя покрывало и со словами «Пойду поссу» оставил подруг одних.
В ванной шумела вода, было заперто.

- Сколько там? – спросил я Шурика, когда через десять минут мы с ним курили на кухне.
- Чего? – удивился Шурик, но меня хуй проведешь.
- Хуя горячего. Сколько в пачке, которую ты спиздил из вентиляции на кухне.
- В какой пачке, земеля, че ты гонишь?
Я потушил сигарету.
- Значит, так, Шурик. Или мы с тобой делим бабки пополам, или ты их вообще не увидишь.
- Да ты охуел, чертила, ты мне еще условия ставить будешь? – Шурик выпрямился.
- Сядь. За чертилу ебало разобью в следующий раз. А сейчас давай делиться.
Шурик полминуты скрипел зубами, потом сдержанно спросил:
- Почему ты думаешь, что я взял из вентиляции какие-то бабки?
- Машку ты знаешь, сам первый назвал ее по имени, никто вас друг другу не представлял. И оба делали вид, что не знаете друг друга.
Шурик хмыкнул.
- И еще странная вещь, - продолжил я, закуривая новую сигарету. – Я, веришь ли, неделю шишку свою нигде не парил, а ты Ирку драл до моего прихода так, что она не особо рада была меня видеть – а такое с ней редко бывает, ты уж мне поверь. И при этом ты отстрелялся намного раньше меня? Пиздеж. Мы с тобой взрослые мужики и знаем, что такого не бывает.