в коричневых веснушках. Надо, думаю, эту цветную трахнуть для разнообразия, тем более, сиськи ниче так. Поехали в общагу. Бабе Маше на вахте сунули шоколадку.
- Когда ж вы наблядуетесь? – спрашивает.
Места есть, студиозусы по домам разъехались. На праздник это было – Седьмое наебли.

Рыжая моя на хорошем подпитии, но соображает. Я ей ритуал исполнил, показал достопримечательности - кастрюлю с супом столетним. Мы там с пацанами стафилококк вырастили безо всякого, блять, агара-агара. С Петровичем познакомил – это череп, спижженый с кафедры анатомии. И с мышкой Феней – она месяц назад ебнулась в банку со сгущенкой, законсервировалась. Только хвост торчит и морда.
Ржет рыжая блядь.
- Как тебя зовут? – спрашивает.
- Егоров, - говорю. – Саня.
Сам думаю – а вот твое имя мне пох.
- Ты меня любишь, Егоров?
- Да не вопрос!
Стал я ей любовь демонстрировать.
Знаешь, что поразило? Думал, она как все - устроит канкан со стонами, визгами и т.д., а она отказалась мне подыгрывать. Как маленькая себя вела. Знаешь, дети маме говорят, когда ушибутся – тут поцелуй, а теперь здесь. И прислушиваются – прошла боль или нет? Вот и она словно прислушивалась к себе с широко раскрытыми глазами – не врала ни одной секунды. И разделась как ребенок – ни грамма кокетства. Словно перед мамой.

Это меня здорово завело, но, как бы сказать – укротило, что ли. Я с рыжей сюсюкался, как с малышкой, чтоб Боже упаси, больно не сделать, чтобы слышала она в себе только радость, в каждой клеточке. Я с ней выложился, понимаешь. И когда ей стало хорошо – она не стонала, только задыхалась слегка, всхлипывала - просто от счастья обалдел. Я, прости за откровенность, бывало, по пять-семь палок за ночь забрасывал. А тут – единственный раз кончил и отключился. Последнее, что помню – лунный свет, запрокинутое лицо, тени от ресниц…

Утром, глаза толком не продрав, пошел поссать, ополоснулся. Возвращаюсь назад с больной головой и ахуеваю. Нету рыжей моей, но я это даже не сразу заметил. По всем стенам, по потолку какой-то красной и черной херней надписи: «Я люблю Егорова!» Ну, не дура ли? Всю помаду и тушь извела, наверное.
Я, не поверишь, два месяца летал на крыльях, и два месяца искал эту дуру по всему городу. В торговом знал девок с первого по пятый курс. Потом перешел на техникумы и пэтэу. Хуйвам. Нету рыжей.

Не знаю, что я ей дал. Может, ничего особенного, может, манера у нее такая стены расписывать – ничего больше.
Но она… Она меня мужчиной сделала. Не Люська из параллельного десятого в летнем лагере. Я Люську, как липку, драл – нажраться не мог первой бабой.
Съемная безымянная рыжая блядь снесла крышу, сделала мужиком, объяснила, что такое счастье в постели. Галатея, блядь. Статуя с веснушками.

Я и сейчас частенько засаживаю исключительно для собственного удовольствия. На все претензии член положил. Мне просто стараться не хочется. Вкладываю, но не выкладываюсь.

Ну, не встречал больше такой рыжей дурочки, чтобы – там поцелуй, здесь поцелуй, и чтобы слушала, как отзовется, и чтобы взлетала - на потолок, в небо, и кричала с высоты: «Егоров, я тебя люблю!»…

udaff.com