Я точно знаю, что многие из обитателей Удаффкома еще ни разу не попадали в ситуацию, когда на улице в твою сторону бросается незнакомое, потрепанное эпохой существо – мужик или тетка. Оно называет тебя по имени, задает какие-то вопросы, а ты глупо улыбаешься, прислушиваешься, надеешься найти в незнакомце хоть какие-то приметы, пароли, пересечения с собственной жизнью. И никогда не хватает мужества спросить:
- Ты кто вообще, бля?
Ситуация идиотская. Особенно если наконец-то трещит заиндевелая память, и обнаруживается, что перед тобой бывший мачо из четвертой общаги или еще какая забытая сотрудница.
Утешение в нежданной встрече, однако, есть: я – не узнала, но меня узнали. Значит, время меня любит чуть больше…
И еще один приятный момент: мнение, что женщины стареют раньше мужчин, можете заткнуть себе в задницу. Ровным счетом наоборот. Победа над возрастом – женское счастье. Так я думала всегда и думаю сейчас. Не смотря на Селимгареева.

Я стояла в любимом магазине «Аннет Герц» и пялилась на батистовую сливочную блузку. У меня не было с собой десятки, и я радовалась, что не было, потому что хорошо знаю, что такое колокольчики в башке, извещающие: «Твое…»
Вобщем, я была слегка возбуждена, когда он вошел в поле моего зрения - слева, как и подобает дьяволу. Он был похож то ли на ворона, то ли на католического попа – в чем-то длинном, черном с двумя белыми отметинами – жестким воротом рубашки и бледным лицом.
- Гуня? Ты?!...
Никаких сомнений – так меня называл только Селимгареев.

Я забыла втянуть живот, задрать подбородок и придать физиономии выражение беззащитного вызова – оно никогда не подводило. Я ничего не успела с собой сотворить, просто стояла и сканировала 45-летнего Селимгареева, сногсшибательного Селимгареева, которого все преподавательницы в вузе по Фрейду называли Саламгаремовым.
«Здравствуй, гарем!» - хороша фамилия.
Я даже разозлилась – лицо, которое и раньше приводило в смятение женщин, мужчин - вообще людей, со временем еще больше проявилось, как черно-белая фотография. Еще резче переносица, взлет скул, разрез волчьих ноздрей, еще томительнее синева выбритых щек.
Нет сомнений – Господь продолжал свой заполярный эксперимент, он вознамерился превратить красавчика Селимгареева в такого же ослепительного старика.

Мы сидели в кафешке. Селимгареев выслушал мой заказ официантке - слабенький кофе со сливками в самой большой чашке, лучше в бульоннице.
- Леди из тебя так и не получилась, - ехидно выдал визави.
Он уже рассказал мне, что получилось из него самого. Между прочим, ничего особенного – частная стоматологическая клиника в северном городе.
Он уже показал фото полноватой девочки-подростка, в которой при всей крымской яркости чувствовалась русская мама – и кость шире, и все острые селимгареевские углы трансформировались в прямые.
Он уже расспросил обо всех стальных звеньях моей судьбы, и кажется, разочаровался. Не удивительно – я и сама с собою порой скучаю.
- Глаза у тебя, Гуня, были болотные, засасывающие на раз, а сейчас - просто трава. Безопасная ты стала…
Селимгареев врет – для него я никогда не представляла опасности. «Не ври, Селим!» - я уже рот открыла, чтобы сказать, но он опередил:
- Я только недавно понял, почему ты не пошла за меня замуж.

Я поперхнулась, потому что никогда не собиралась за Селимгареева замуж. Я вообще - ни за, ни под, ни над не собиралась. Я никогда не любила безупречно красивых людей, всех этих жгучих брюнетов с синевой на щеках и лаковыми глазами Иуды. Между тем, они неоднократно ломились в мою жизнь, иной раз и с чемоданами.
Это странно, это никакой логике не поддается, ведь с самого детства, с первых «припухших желез» я страстно, безбашенно хотела красивых уродов - тяжелых, белобрысых, грубоватых мужиков с нордической фактурой, рано лысеющих, толстеющих, с простоквашными глазами, большими носами и лапами, и чтобы было о чем помолчать, и чтобы не спеша, вдумчиво…
Да хватит уже.
Короче, Селимгареев не вписывался.

Кстати, вся эта южная горячая красота уродилась как раз на Севере, в Норильске, у ссыльного крымского татарина и человеческой русской мамы.
Знаете ли вы, кто такие норильчане, господа? Это удивительный народ. Я такого адского патриотизма никогда больше не встречала. Выходцы из метельной преисподней положили с прибором на полугодовую ночь, на то, что дети ползут в школу, цепляясь за забор, им похер на деньги, потому что бабла всегда было немеряно, им на все плевать, кроме своего жуткого города, построенного квадратно-гнездовым способом, в котором человек вообще жить не может, не должен жить!
А теперь представьте Селимгареева, которому по сюжету надо было родиться на берегу моря, в пампасах, а не цепляться за забор, чтобы не унесло в тундру. Представьте Селимгареева – того, что вырос перед нами на первом курсе, в росомашьей ушанке, из-под которой потусторонним огнем горели глазищи.

Я знаю, какая судьба была уготована юному хищнику. А чего тут думать – коллекция девочек, девушек, женщин, «Здравствуй, гарем!». Такое у него было безыскусное назначение, буквально пропечатанное на лбу слоновой кости.
К тому времени, как мы познакомились, он уже стартовал – ходили слухи, что первой Селима по пьянке оприходовала Душка, главная общажная блядь с роскошной задницей. И, конечно, обломалась о надменный член крымского северянина. Селимгареев отряхнулся и пошел дальше. Он зашел бы очень далеко по тропе охоты со своими здоровыми инстинктами.
Если бы не Вика.

Первый стройотряд. Загородный завод «тяжелых экскаваторов». На самом деле…
Впрочем, теперь можно: там делали какие-то дальнобойные ракеты. Сейчас не производят ничего, но когда я проезжаю мимо, глядя на безглазые бетонные корпуса, всегда вспоминаю Вику.
Мединститут – пристанище блатных советских детишек. Дочки партийных начальников в россыпи бриллиантов. Вика, помню, заглянула как-то в гости в мою общагу. Я анатомию зубрила, в мозгу трудно укладывались в поленницу все эти лямина криброза, стерна клеида мастоидеус, апертура экстерна акведуктус вестибули…
Вика попила чаю, засобиралась на дискотеку.
- Как же анатомия? Шарайкина взъебет! – удивилась я.
- Ах, ладно тебе, - махнула рукой Вика. – Что нас - много, что ли…
Да. Таких родителей, как у Вики, в городе было совсем немного.
В отличие от Селимгареева, у этой девочки красота была не вечная - временная. Чувствовалось, что такое испытание, как беременность и роды, Вика не пройдет – слишком много тела, слишком розовый румянец, слишком беззаботная улыбка и готовность к непременному счастью. Она влюбилась в Селимгареева весело, капризно, неправильно. Ей и в голову не приходило, что можно проиграть.
Забегая вперед: она и не проиграла.

Невинный роман у них начался на первом курсе, в мае. Пошлая строчка из дамских историй: «Он положил руку на ее грудь и услышал, как бешено стучит сердце»…
Викино бешеное сердце откровенно стучало при виде Селимгареева - грудь ритмично вздрагивала в декольте.
Против этого напора ничего нельзя было сделать. Яблоко требовало, чтобы