забавам отрешенно предаются еще двести рыл, хотя правильнее будет сказать, наверное, жоп…

Исходя из вышеописанного, нетрудно догадаться, какие поэтические утонченные формы принимало выражение наших чувств, когда мы бежали по траншее, чье дно было устлано бобруйским ураном. Первым, как подобает настоящему командиру, по ходу сообщения бежал начальник штаба майор Корнеев. Этим действом он буквально вырос в наших глазах как командир и человек. Не потому, что он рвался первым в так и не состоявшийся бой (тревога была ложной – кому-то почудились нохчи во тьме), нет. К подошвам ботинок первопроходца, прилипая, собиралась дурно пахнущая масса, выброшенная в сотнях адских пике, из-за чего Корнеев, вырос буквально на глазах, как гриб после дождя, сантиметров на десять…

Утром, выбросив нахуй ботинки, источавшие ядовитую вонь, начальник штаба построил свою армию засранцев, да зачитал приказ о постройке туалетов. И добавил : «А если какая гнида слабиться в траншее удумает – лично выведу за бруствер и расстреляю к ебеням!»

… Едва забрезжил рассвет следующего дня, как началась ударная стройка. Работали с вялым энтузиазмом арестантов. Жгучим матерком подбадривали «духов». Те, опасаясь огрести внеплановых пиздюлей, работали в охотку, показывая чудеса трудовой доблести.
За два дня выкопали сливную яму, привезли хрен знает откуда спижженные в результате спецоперации доски. Строительство вступило в фазу плотницких работ. Нашли чувака, по прозвищу Дэстроер (фамилия у него Ломакин была), с его слов, знающего толк в плотницких делах, отрядили ему в помощь нескольких «духов». Вроде все ничего, с задачей своей он справился, если б не одно но… Дэстроер оказался страстным любителем травы. Пронырливое дестроеровское тело раздобыло где-то большое количество «зеленой радости» и принялось к ее цинично-масштабному употреблению. Видимо, под влиянием злого, жестокого, непрекращающегося кумара, в мозгу Дэстроера активизировались приступы гигантомании. Ебантей выпилил квадратные очки в полу, размером, так, чтоб не спиздеть, наверное, сантиметров шестьдесят на шестьдесят. Мотивы данного злодеяния Дэстроер озвучить не смог, а поскольку строительство санитарного узла было уже практически завершено, ротный, багровея от злости, лишь вручил ему заветную путевку на пост дневального с недельным сроком по окончанию строительства. Довершив экзекуцию лещем, ротный отправился к себе в палатку, а Дестроер – хорошенько раскуриться перед нарядом. Вот такой у рядового Ломакина вышел растам-анус.

Ко времени торжественного ввода в эксплуатацию туалета, чудовищные бури, вызванные небывало сильными биологическими катаклизмами, происходившие в недрах каждого из нас, стали потихоньку угасать. А вскоре и вовсе сошли на нет. Ну, конечно, не то, чтоб совсем срать перестали, нет. В обычном – дежурном режиме. Организм чтоль привык? Вобщем аццкое свое глумление над нами диарея прекратила … Однако казусы на этом не окончились…

…Катастрофические неудобства, явившиеся последствием гигантомании Дэстроера, первой же ночью доставили нам не мало хлопот и трепетных переживаний. Дагестанские ночи, доложу я вам, пиздец какие темные. В условиях жесточайшей тьмы ( света в гальюне, естественно не было), вырисовывалась эксклюзивная возможность со свистом и гиканьем провалиться в ебовых размеров очки, заботливо выпиленных одурманенным Дэстроером и необычно провести ночь во чреве новостройки. Испытывая посему реальный моральный прессинг, практически все бойцы, повадились облегчаться прямо у входа, не удаляясь вглубь опасной территории. Вскоре у всех нас выработалась привычка гадить в этом опасном квадрате на полусогнутых ногах.

Так происходило примерно с неделю, но однажды ночью из туалета донесся нечеловечески ужасный пронзительный вопль. Подробности инциндента поведал нам маэстро плотницких дел Дэстроер…

… В ту зловещую ночь, около двух часов после отбоя, Дэстроер, сменившись с поста дневального, весьма характерно для себя, безбожно раскурился травой на сон грядущий. Первый приход обозначил себя так : «Надо посрать». Вняв внутреннему зову, Дэстроер побрел в построенный им клозет. Переступив порог заведения, он остановился у входа. Повернувшись налево, стал жечь спички. Он хотел осмотреть то место, куда обычно перед отбоем, вследствие боязни грандиозных очек, искусно выпиленных Дэстроером, срали все желающие бойцы. Не то что бы ему были интересны подробности. Вовсе нет. Просто в обязанности дневальных входит поддержание чистоты в туалетах, вот Дэстроер и решил узнать, стоит ли отправлять «духа» на уборку этого уголка живой природы.

Чиркнув спичкой, он узрел возвышавшийся сантиметров на двадцать Пик Коммунизма, напомнивший Дэстроеру картину «Апофеоз войны», причудливым и неправильным конусом сходившийся от основания к вершине. Венцом сложной архитектурной конструкции была чья-то торпеда, гордо торчавшая перпендикулярно поверхности пола.

Либо стремление не разрушать этот маленький кафедральный собор, либо страх испачкаться об него, или нежелание гадить на пол ( дневальный все-таки) подвигло Дэстроера к отважному путешествию вглубь туалета. Он, зажигая спички, добрался к самому последнему очку. Устроившись поудобнее, изготовившись к моментальному микропохуданию, Дэстроер услышал зычный голос геройского командира взвода старшего лейтенанта Сандалина, разъебывавшего за что-то дневальных. Судя по звуку, Сандалин приближался к туалету…

Словно предчувствуя нечто интересное, обдуплившийся дэстроеровский мозг оперативно отдал телу команду о временном введении моратория на дефекацию…

Вошедший Сандалин неуверенно покрутился у входа, остановившись примерно в квадрате «кафедральный собор», стянул с себя штаны, явно намереваясь отложить личинку. Дальше Сандалин без страза и упрека, резко присел на корточки, как на зарядке, совершив полную амплитуду данного движения. Совершенно внезапно, кожей, он ощутил прикосновение мягкой, плотной материи, стремившейся проникнуть ему меж булок. Осознав, что вполне осязаемая субстанция самым брутальным образом пытается коварно овладеть им, Сандалин инстинктивно сжал полужопия и рукой попытался отвести угрозу. В следующую секунду Сандалин ощутил у себя в руке замерзший в меру, потому еще не растерявший окончательно своей природной эластичности смачный котях, прочно сжатый в своей ладошке… От обуревавшей его смеси пережитого ужаса, отвращения, Сандалин резко и пронзительно завопил…

…За происходящим зорко наблюдал, как ниндзя, невидимый во тьме, начинающий гадко улыбаться, напрочь убитый Дэстроер. Злобно разразившись «хуями», «блядями» и одним «пиздецом», Сандалин резко выкинул сжатый котях, который с чавканьем приземлился где-то посреди гальюна. Взводный же, кое-как, одной рукой, натянул на себя штаны и вышел…

… Дэстроер, выждав гроссмейстерскую паузу, бесшумной ланью проник к нам в палатку, разбудил, и полчаса, прерываясь, сотрясаясь от смеха, икая, корчась в конвульсиях дикого хохота, слезно рыдая, рассказывал нам подробности инциндента…

Утром,