успел отскочить в сторону.
Дождавшись, когда девушка справит нужду, я расстегнул брюки, и обхватив её за ягодицы, вошёл в её мягкое и влажное нутро. Девушка зарычала, но не захотела отпустить мясо. Я размеренно вгонял в неё свой истосковавшийся по женщинам, член, а она, немного успокоившись, заурчала уже более миролюбиво. Вскоре, я обильно кончил в неё, застегнул брюки, и устало присел на подоконник. Есть мне уже не хотелось, да впрочем, еды уже и не было. Моя новая подружка выпрямилась, облизала шампур, раскатисто рыгнула, и обхватив руками за шею, стала мычать мне на ухо что-то бессвязное.
Затем она отвела меня за руку к круглой палатке цирка, на городской площади, и я стал жить в вагончике на колёсах, занимаясь уборкой в клетках с животными, стиркой и ремонтом цирковых костюмов, а по ночам, обслуживанием моей рыжей бестии, Марты, немой гимнастки, и дочери хозяина шапито. Так продолжалось несколько лет.
Днём я работал, ночью трахался, и только вечером, между этими двумя занятиями, у меня было время подумать о себе и о своей жизни. Я вспоминал Лизаньку и майора Заступина. Мне хотелось улететь на Альфа Центавра вместе с ними. Мне хотелось бежать без оглядки, бросить Марту, и этот опостылевший цирк, но я не мог. Не мог, потому что, два года назад, убирая клетку со львом, я потерял ногу, и кусок жопы. Вторую ногу мне в тот же вечер отгрызла моя вечно голодная сожительница. Кроме всего прочего, меня разыскивала милиция и азербайджанская диаспора. Ведь шаурму мне так и не простили. Конечно, я отрастил бороду до пояса, и потерял ноги. В таком виде меня трудно будет узнать, а вдруг,… если меня поймают, мои глаза не смогут соврать. Они будут кричать, «Да! Да, это я украл!»…
И все-таки я решился на побег. Проснувшись однажды ночью, я неслышно поднялся с постели, выкрасил бороду и волосы на голове в канареечный цвет, и выкатив из конюшни, заранее припрятанную каталку, пустился в бега.
Я продирался через азербайджанские пикеты на дорогах, прятался в лесах от нарядов милиции, клоунов и гимнастов шапито, преследовавших меня, верхом на слонах. Через какое то время, преследователи отстали. Я вновь ощутил запах свободы, и устремился к истокам. Туда, откуда всё началось.
То, что я увидел, ничуть меня не разочаровало, а наоборот, в какой-то степени, даже обрадовало. Дача была достроена, и даже более того. Вместе с появившейся четвёртой стеной, дом вырос ещё на три этажа вверх, и наверное, на столько же вниз. В огороде, ранее пустом и заброшенном, росли огромные тыквы и кабачки, в металлопластиковых теплицах румянились сочные помидоры, и даже ананасы и манго. Вокруг дома резвилась стайка детей, как две капли воды похожих на мою жену, и на председателя местного поселкового совета.
Я сколотил небольшую будку, и притворяясь собакой, прожил несколько лет рядом со своим (бывшим) домом, наблюдая за царящей в нем идиллией. Дети кормили меня три раза в день, и даже моя бывшая жена пару раз подходила к будке, вглядывалась в глаза, задумывалась на мгновение, и уходила, пожимая плечами.
Я не знал, и даже предположить не мог, что меня всё это время искали. А, как известно, кто ищет, тот в конечном итоге находит. Нашли и меня, но не милиция, и не азербайджанцы. Нашли меня Лизанька и майор МВД Заступин.
Невеста моя, не дожидаясь повторного захоронения, сбежала из морга, и наводила справки, долго и кропотливо. Выяснила адрес зоны, где я отбывал наказание за несовершенное преступление, побывала и в цирке шапито, и наконец, в один прекрасный день, появилась перед моей будкой.
А майор Заступин, вовсе и не выбрасывался из окна, а всё это время был на лечении в психоневрологической лечебнице Солнечногорска. После удачно проведенной лоботомии, он покинул больницу, и так же как и Лизанька, занялся моими поисками, одновременно не забывая о проекте всей его жизни.

В один день, рука об руку, они и появились перед моим скромным убежищем. Ослеплённый лучами солнца, и не имея возможности разглядеть лица подошедших, я высунул голову из будки, и залаял.
Описывать радость встречи не буду, дабы не утомлять читателя. Скажу только, что корабль к тому времени был уже готов. На меня надели скафандр без ног, на Лизаньке был такой же блестящий наряд, как и у меня, но с одной рукой, и только Заступин был при всех своих конечностях, поэтому, единогласно и был избран капитаном космического корабля.

Когда наша процессия продефилировала по центральной улице дачного посёлка в сторону болота, где стоял наш корабль, укрытый от посторонних глаз валежником, изумление моих родственников, и бывших знакомых трудно было описать. Каждый хотел взять у нас автограф, или сфотографироваться на память. Мы разрешали, мы не держали зла на людей, мы готовились к лучшей жизни. Только, почему-то в самый последний момент перед отлётом, эмоции взяли верх над моим разумом. Я не удержался, открыл иллюминатор, и обращаясь к толпе, заорал:
-Да ебитесь вы все колом, скоты!

udaff.com