мой вопрос, однако, глядя мне прямо в глаза, упорно разворачивала передо мной свою незатейливую, но тревожную и тоскливую рекламную кампанию:
-Бо-о-ро-ди-но-о, в шоколаде! Ла-а-ако-мка-а, в глазури…
-Послушайте, я не собираюсь у вас ничего покупать, я просто хочу узнать который час. Только и всего. Понимаете? – Повторил я, и для наглядности, постучал указательным пальцем правой руки по внешней стороне запястья левой. Продавщица видимо смекнула, что от неё требуется, потому что мгновенно замолчала, и внезапно расплылась в улыбке. Я уже было обрадовался, как вдруг она так же внезапно перестала улыбаться, и я снова услышал уже слегка подзаебавший меня местный фольклор:
-Бо-о-ро-ди-но-о, в шоколаде! Ла-а-ако-мка-а, в глазури…
Я в сердцах сплюнул, поняв, что продавщица мороженого явно не в себе, потянулся за кошельком, и сказал:
-Бородино, пожалуйста.
В тот самый момент, когда я это произнёс, песнь мороженщицы смолкла, она показала мне два ряда своих пожелтевших зубов, и потянулась к небольшой крышке наверху морозильника.
-Молодой человек! – Внезапно услышал я за своей спиной, и повернулся, пытаясь отыскать глазами того, кому принадлежал этот голос. Обращались то явно ко мне, больше на площади никого не было.
-Да, да, вы! Можно вас на секундочку?
Я, наконец, разглядел смутную высокую фигуру в длинном пальто, стоящую посреди площади, рядом с фонтаном.
-Одну минуту. Я только мороженое… - сказал я, поворачиваясь к продавщице, и осекся. Повреждённая на голову баба растворилась неизвестно куда, вместе со своим долбанным ящиком на колёсах.
Сказать, что я был удивлён, значит не сказать ничего. Я продолжал стоять в нерешительности, и лишь крутил головой по сторонам, пытаясь отыскать мороженщицу. Но её нигде не было. Я пожал плечами и направился к незнакомцу, стоящему уже рядом с моим разложенным этюдником, и судя по всему внимательно разглядывающему мой набросок. Я почувствовал лёгкое раздражение. Не люблю, когда заглядывают в незаконченную работу. Это всё равно, как если бы кто ни будь, рылся в моих личных вещах. Но на этот раз я решил не выказывать своего раздражения. Всё-таки, чужой город.
-Неплохо, молодой человек. Очень неплохо. – Произнёс незнакомец, и не отрывая взгляда от моего наброска, протянул мне руку.
-Спасибо. Вы не подскажете, который час? – Спросил я.
Незнакомец проигнорировал мой вопрос, продолжая разглядывать холст. Затем сказал:
-Знаете, что-то не так в вашей работе. Вроде бы всё верно и тонко подмечено, но что-то настораживает.
-Послушайте, я…
Незнакомец перебил меня, подняв указательный палец вверх, и произнёс:
-Я понял! Каро никогда не писал туман. Преломлённый солнечный свет, дождь, всю гамму заката, сумерки – это да, но туман – никогда. А ведь именно ему вы пытаетесь подражать, не правда ли?
Признаться, я был озадачен. Я бы и сам не смог определить по своему эскизу, на кого из великих я замахнулся. А тут, совершенно посторонний субъект догадался. В общем, я не стал отрицать:
-Да. Подражаю Каро, а что? А туман он писал,… по-моему. – Уже с сомнением, добавил я.
-Нет, молодой человек. Мне по долгу службы положено знать много вещей, и я уверен в том, что говорю.
-Вы искусствовед?
-Нет, я майор НКВД. – Ответил незнакомец, и под его пристальным взглядом мне вдруг захотелось опустить глаза. Но я сдержался, не те времена нынче. Правда, мысленно согласился насчёт Каро и тумана. Уж в чём в чём, а в искусстве чекисты толк знают. Да и тумана подпустить, тоже могут.
Наступила та самая минута, когда вам так необходимо, что-либо сказать, всё равно что, лишь бы расколоть заледеневшее вдруг пространство, называемое неловкостью. На языке вертелось, почему-то Воробьяниновское «да… уж». Его то я и произнёс, причем с таким же идиотским видом, как в своё время это мастерски сделал Филиппов. Майор продолжал молчать, поэтому я спросил его:
-А разве НКВД существует?
-НКВД, было, есть и будет всегда. – Ответил он, и мне, почему-то очень захотелось ему верить. И снова повисло это тягостное молчание. Тут я обратил внимание, что вокруг, несмотря на прошедшее время, снова не произошло никаких изменений, и спросил:
-Вы не подскажете, который час?
-Не знаю. Впрочем, судя по всему, часов пять утра. – Ответил майор.
-Не может быть. Я выехал из Клина в 4.15. Значит, в вашем городе я был в 4.45, 4.50 утра, не позднее. Кстати, как называется станция? Я не обратил внимания, когда сошел с поезда.
-Последняя. – Ответил майор.
При этих словах мне стало не по себе. Насколько я помню, между Клином и Москвой нет станции с таким названием. Я уже было открыл рот, чтобы спросить майора, откуда она тут появилась, но он опередил меня:
-Дело в том, что тут электрички почти не останавливаются. Город маленький, а до административного центра можно и пешком дойти. Там и станция есть. А эту платформу недавно совсем построили, а зачем, непонятно. Ну, хорошо. Вы тут, когда закончите, зайдите ко мне. Вот по этому адресу. – Сказал майор, и протянул мне визитку.
-Простите, а по какому вопросу?
-Придёте, я вам всё объясню. А сейчас скажите мне, вы с поезда один сошли? Никого больше на перроне не встречали?
-Да вроде нет.
-Хорошо. Жду вас, и постарайтесь не задерживаться.
С этими словами, майор слегка поклонился мне, и приподнял за тулью, свою широкополую шляпу. Я тоже поклонился ему в ответ, как китайский болванчик. Выглядело всё это, наверное, крайне нелепо. Раскланивающийся чекист и начинающий столичный художник. Бред какой-то.

Рисовать я уже не мог, руки дрожали. Странно, именно сегодня, когда я, после стольких лет забвения, вспомнил тот день, мной снова заинтересовались представители «органов». Как и тогда. Допросы, вопросы. Когда и при каких обстоятельствах вы последний раз виделись с покойным,… заметили ли на его теле следы побоев,… присутствовал ли запах мочи,… не встречали ли подозрительных лиц в посёлке.
И ещё очень хорошо помню глаза Пашиной матери. Как пустые мутные стекляшки. Она смотрела на нас и сквозь нас, и по-моему, ничего не видела и не слышала. Только всё время повторяла одно и то же слово, «почему». Не «за что», и не «кто», а именно «почему»… А лейтенант бесконечно терзал меня вопросами. И самое ужасное было то, что я знал на них ответы. Знал и молчал.
В общем, после встречи с майором, и накрывшей меня с головой волны воспоминаний, работа над этюдом не заладилась. Я сильно разволновался, и смог только обозначить между домами силуэт продавщицы мороженого с её ящиком, и стоящую неподалёку фигуру мужчины в длинном пальто и в шляпе. Совершенно потеряв ощущение времени, я решил отправиться на встречу с майором. Мне даже в голову не могла прийти мысль, не явиться. Я достал визитку. На изумрудно зелёном поле, было выведено трудно читаемым черным шрифтом следующее: НКВД, майор службы ПС, Мурашко К.С., пос. Последний, ул. Непроходимый тупик, 4.

***
Дом я нашёл почти сразу. Хотя он и не отличался от других домов в городе. Такой же обшарпанный и покосившийся. Отличие составляла только медная табличка рядом с парадным входом. Я вошел в