не ел. Странным было то, что голода я не испытывал. Да и магазинов в городе, честно говоря, я не видел. Как раз в этот момент я и заметил на городской площади мороженщицу.
-Женщина! – Окликнул я продавщицу, и ускорил шаг.
На этот раз всё обошлось без рекламы. Женщина просто улыбалась мне, и ждала заказа.
-Бородино, пожалуйста. – Сказал я, и вытащил кошелёк.
Мороженщица откинула крышку на своём ящике, и глубоко, по самый локоть, опустила в него руку. Она долго шарила внутри, как будто пыталась, кого то поймать. Когда терпение моё уже порядком иссякло, женщина вытащила руку из отверстия. Я ожидал увидеть в её руке всё что угодно, но то, что она достала из чрева своего ящика, повергло меня в шок. Она сжимала за горло посиневшего ребёнка нескольких дней, или недель от роду. Ребенок был ещё жив, и хрипел, выпучив, красные, вылезающие из орбит глаза.
-Боро-о-о-ди-но в шоколаде. – Завыла продавщица. Я сделал несколько шагов назад, и потеряв равновесие, упал на мостовую.
Продавщица сдавлено засмеялась, подошла поближе, и протянула ко мне ребёнка. Ребёнок истошно заорал, и пустил из уголка рта, длинную тягучую слюну. Я попытался закричать, но не смог выдавить из себя ни звука. Тогда я вскочил, и бросился бежать. Мне в спину ещё долго раздавался смех мороженщицы, и крик её «живого товара». Даже когда я бежал по лестнице на второй этаж, к кабинету майора НКВД Мурашко, мне казалось, что я ещё слышу их голоса.
На площадке я отдышался, и уже успокоившись, подошел к двери кабинета. Я без стука распахнул её и вошел. До меня донеслись обрывки речи, явно принадлежащие диктору радио. Речь шла о поезде, сошедшем с рельс на перегоне Клин-Москва, о восстановительных работах, и жертвах происшествия. Мурашко, резко крутанул ручку радиоприёмника, и голос диктора оборвался.
-Черт знает что! Вечно у них там, что то происходит. С самого утра, сплошной негатив. – Сказал майор, и уже обращаясь непосредственно ко мне, спросил:
-Выспались, молодой человек? Рано вы встаёте.
Я, не дожидаясь приглашения, шлёпнулся на стул, перевёл дух, и сказал:
-Вы бы у себя в городе разобрались, прежде чем железнодорожников ругать.
-А в чем собственно дело?
-Мороженщица ваша местная,… знаете, кого она возит в морозилке? – Срываясь на крик, сказал я.
Майор сел за стол, и сложил руки перед собой, как первоклассник. Я решил высказать всё, что думаю. По крайней мере, пока меня слушают.
-В городе ни одной живой души, кроме старухи и мороженщицы с её этим… дитём! Ни одного продуктового магазина! Пожрать негде купить!
-Это не ко мне, молодой человек.
-А к КОМУ? Кроме вас я тут никого не знаю. Вы единственный адекватный тут человек. Остальные, или спят целыми днями, или… или вы их всех уже пересажали! Теперь я вот вам понадобился! Своих не осталось, теперь за приезжих решили взяться?
Майор смахнул с кителя невидимую пылинку, посмотрел на меня с сочувствием, и сказал:
-Советую вам успокоиться. Раз уж вы сами завели этот разговор, я вам отвечу на ваши вопросы. Только давайте по порядку.
Я не знал с чего начать. Мысли путались в голове, и я не мог произнести ни слова. Тогда майор предложил помочь ему закончить начатую вчера картину, ну и в процессе работы, обсудить все интересующие меня вопросы. Я согласился.

***
-Старуха? Со старухой всё более-менее просто и понятно. Старуха одной ногой здесь, другой – там. Или наоборот, это уж с какой стороны посмотреть. В любом случае, скорее всего она не жилец. С ней у меня меньше всего хлопот.
-Старуха и меня меньше всего интересует. – Сказал я, глядя, как майор продолжает работу над полотном.
-А зря, Саша. – Ответил он, не отводя взгляда от картины. – У вас с ней очень много общего. В отличие от, например, продавщицы мороженого.
-Не понимаю. – Я присел на стул, потому что, меня вдруг начал бить озноб и подкосились ноги.
-Она мужа отравила, я старуху имею в виду. Но, непонятно, как всё получилось. Была в состоянии аффекта, понимаешь? А потом передумала, в последний момент. Поставила чашку на стол, а он выпил всё-таки.
Мы надолго замолчали, я механически и почти бездумно наблюдал за работой майора, а затем, достав его зелёную визитку, спросил:
-А что означает ПС? Что это за отдел?
-А? Отдел Предварительного Сопровождения. – Ответил майор.
-Куда? – Спросил я и не смог узнать своего голоса.
-Ну, это кого куда. Нельзя сказать однозначно.
-А меня? Меня, куда? – Спросил я, и голос мой сорвался на хрип.
Майор, впервые оторвавшись от работы, повернул голову в мою сторону, прищурился, и сказал:
-Посмотрим. Ты ведь тоже,… вроде как, прямого отношения не имеешь.

И то верно, не имею. Пашку нашли на следующее утро. Его мать на чердаке из петли вытащила. Холодного уже. С запёкшейся кровью на лысой голове. Насквозь пропахшего нашей и собственной мочой. Я его в петлю не толкал, он сам,… мне его даже жалко было,… тогда. Я… я просто испугался,…
-Что мне теперь делать? Где я, и вообще, что со мной?
Я и не заметил даже, что произнёс последние слова вслух. А майор всё это время смотрел на меня, как будто буравил меня взглядом, как будто прислушивался к моим мыслям.

Я замолчал, обдумывая свой следующий вопрос. Мне хотелось получить ответы, и в то же время я боялся этих ответов, как огня. Поэтому решил немного уйти от основной темы разговора. Взять тайм-аут:
-Мы ведь с вами так и не познакомились. Вернее, вы теперь знаете обо мне практически все, а я о вас, ничего. Даже как вас зовут. Или вы предпочитаете называться, гражданин майор, или просто, Мурашко.
-Нет, только не гражданин майор. А Мурашко, это мой псевдоним.
-Тогда скажите ваше имя. Вот на визитке, только инициалы, КС…
-Называй меня Северинович. Просто, Северинович, по батюшке, так сказать.
В глазах моих стояли слёзы, я не мог поверить в то, что это всё происходит со мной. И в этот самый момент острая боль пронзила мою грудную клетку, я схватил ртом воздух, комната поплыла перед моими глазами, и я упал со стула.

Очнулся я, полулёжа на кресле, в кабинете Севериновича. За окнами стоял всё тот же утренний туман. С улицы, как всегда, не доносилось ни звука. Майор стоял перед этюдником, напевая себе под нос, что-то из репертуара Вертинского, по всей видимости, вполне довольный результатами своего труда. Когда я попытался пошевелиться, Северинович обернулся и сказал:
-Оклемался, Александр? Да, смотрю, если дальше так пойдёт, расстанемся скоро. А я вот уже почти закончил. Не желаешь взглянуть?
Я тяжело встал, во всём теле ощущалась невыносимая боль и тяжесть, как будто я попал под молотилку. На своей рубашке, в районе живота, и на рукаве я заметил пятна крови, которых раньше не было. Я подошел к Севериновичу, встал рядом, и взглянул на этюдник. Увиденное показалось мне знакомым, и в то же время настолько необычным, что я потерял на мгновение дар речи.
-Ну, что скажешь? Как ощущение? Знакомо?
Я смотрел на изображение какого-то странного, не то апокалипсиса, не то божественного просветления. Все оттенки черного, переплетаясь между собой, создавали еле уловимый глазу узор, размещенный в