границах квадрата. И там, в самой глубине, можно было различить два покосившихся строения, силуэт человека в шляпе, и ещё один, с ящиком, то ли на колёсах, то ли просто висящий в воздухе. И вся эта композиция тонула в черном, вязком как дёготь, тумане.
-Я хочу назвать эту картину, «В Черном Квадрате». Как думаешь, Александр?
Я не мог ответить. У меня в очередной раз начался приступ невыносимой боли .

***
Когда я снова пришел в себя, дышать было невыносимо тяжело. Встать я уже не мог. Похоже было на то, что у меня сломано несколько рёбер. Голова ныла какой-то тупой непроходимой болью. Во рту пересохло. Несмотря на то, что каждое произнесённое слово колко отдавалось в районе грудной клетки, я спросил:
-А женщина? Ну, продавщица? Что с ней?
Майору видимо, не совсем приятна была эта тема, но он все-таки решил ответить на мой вопрос:
-Тут сложнее. В общем, это не совсем моя парафия, кой чёрт их тут держат я вообще не пойму. Может, забыли про них, а может, решают, куда их. Ну да ладно, я уже привык к ним вроде. Девочка наглоталась твердой двуокиси углерода, ну, сухой лёд, еще называется. А мамаша не выдержала, и удавилась.
Майор помолчал немного, и добавил:
-Ты вот что,… если не хочешь, чтоб мы с тобой, когда ни будь ещё встретились, я тебе скажу сейчас одну вещь, а ты послушай внимательно, хорошо?
Я кивнул.
-Ты, когда вернёшься, знай, его мать ещё жива. Найди её, слышишь? Обязательно найди. А что ей сказать, сам поймёшь…. Это мой тебе совет.
Затем, майор снова повеселел, и сказал:
-В общем, то мне повезло ещё, что ты один такой с электрички, остальные сразу ушли. А то, весело мне было бы тут с вами.

***
Приступы у меня случались теперь всё чаще и всё продолжительнее. И боль была такая, что я мечтал забыться, и не приходить в сознание. Вернее, как раз в сознание и приходить, как ни парадоксально это теперь звучало. В один из последних таких просветлений, майор сказал мне:
-Саша, я сверху белым лаком закрою, водорастворимым, слышишь? И в этюдник тебе положу. Ты потом аккуратненько отмоешь с водой,… слышишь меня.
-Слышу.
-Держись, давай.
-Есть, товарищ майор.
-Да какой я на хер майор…
-Спасибо Северинович, постараюсь.

***
-Пульс нитевидный… есть слабая реакция на внешние раздражители. – Это были первые слова, которые я услышал, после того страшного удара, пламени и криков умирающих рядом людей. Сколько прошло времени я не знаю. Но с того момента, когда я открыл глаза, и до того, когда я вышел из больницы, прошло три с лишним месяца. За это время я устал. Устал без работы, без друзей и близких.
И вот сегодня я еду домой. На коленях у меня этюдник, чудом оставшийся целым в том страшном месиве. Я приоткрываю его. Внутри лежит заранее загрунтованный холст на подрамнике. Я достаю его, внимательно осматриваю. Грунтовка имеет странный, слегка глянцевый вид, да и нанесена очень толстым слоем. В правом нижнем углу есть надпись, «пос. Последний. Мурашко. 1979-1994 гг.». Пожимаю плечами, и ничего не могу вспомнить, кроме того, что мне необходимо сделать, что-то очень, очень важное, и что времени у меня не так много,… но что?
Надо будет содрать холст, а подрамник можно ещё использовать…

udaff.com